Мы стояли друг против друга на смотровой площадке маяка, огромное небо ничем не могло нам помочь, не могли помочь и океанские глубины. Единственно важны для нас были два пистолета – остальной мир перестал существовать. Мы с таким же успехом могли сидеть в номере какого-нибудь отеля и не замечать, что по телевизору показывают пейзажи штата Мэн. Наконец-то пришел мой час, и я держал в руках пистолет. А о том, что он был нацелен не на Джерарда, гиганта, Тони или одного из швейцаров, а на девушку из Нантакета, девушку с серыми глазами, ставшую вдовой Фрэнка Минны; девушку, которая остригла волосы, пытаясь избавиться от прошлого, но то самое прошлое загнало ее в угол, – об этом я старался не думать. Я ошибался, Джулия, мы с тобой очень разные. Мы с тобой – всего лишь двое людей, которые целятся друг в друга из пистолета. Пистолет Тони – это вам не вилка и не зубная щетка; пистолет – настоящее сокровище, бесценное, странно притягательное. Я прикоснулся к предохранителю большим пальцем.

– Я понимаю твою ошибку, Джулия, но я не убийца.

Она держала пистолет обеими руками, так что он не дрогнул.

– Почему я должна верить тебе?

– ВЕРЬ МНЕ, БЕЙЛИ! – вынужден был крикнуть я, обращаясь к небу. Я завертел головой, моля Бога, чтобы мой Туретт удовлетворился одним этим криком. Капельки соленой влаги осели на моем языке.

– Не раздражай меня, Лайонел. Я могу тебя застрелить.

– У нас с тобой одна проблема, Джулия. – На самом деле мой синдром только что осознал, какие перспективы кроются за игрой с предохранителем, и я стал потихоньку на него надавливать. Мне пришло в голову, что если я выстрелю в небо, как только что крикнул в него, то мне не пережить этого эксперимента. Но я не хотел убивать Джулию и вновь поставил пистолет на предохранитель, надеясь, что она ничего не заметила.

– Куда нам теперь идти? – спросила она.

– Домой, Джулия, куда же еще, – пожимая плечами, ответил я. – Мне жаль Фрэнка и Тони, но эта история кончена. Ты и я… Мы с тобой пережили ее.

Это было всего лишь легкое преувеличение. Историю можно будет счесть завершенной в то мгновение, когда в следующие несколько часов или дней Джерарда Минну найдет пуля или нож, искавшие его почти двенадцать лет.

Я тем временем двигал предохранитель то в одну, то в другую сторону и при этом считал. При счете «пять» я остановился, на время удовлетворенный. Предохранитель был снят, пистолет мог стрелять. Мои пальцы были необычайно заинтересованы спусковым крючком, его тугим, упругим сопротивлением.

– И где же твой дом, Лайонел? – насмешливо спросила Джулия. – Над офисом «Л amp;Л»?

– Дом святой мести для Бейли, – сказал мой тик.

Не успел мой палец нажать на курок, как я, размахнувшись, что было сил бросил пистолет в океан. Он перелетел через скалы, но мы так и не услышали всплеска волн, потому что его заглушил шум ветра и вселенский гул прибоя.

Раз, сосчитал я.

Вероятно, Джулия даже не успела понять, что я делаю, когда я прыгнул вперед, схватился за дуло пистолета, вырвал его у нее из рук и, развернувшись, бросил второй пистолет вслед за первым. Пистолет Джулии отлетел дальше пистолета Тони, туда, где волны, лижущие скалы, только обретали свою форму, а море, кипя, обследовало берег.

Два.

– Не трогай меня, Лайонел. – Джулия попятилась назад, ее испуганные глаза под короткой стрижкой в ужасе смотрели на меня, рот скривился от страха и ярости.

– Все кончено, Джулия, – сказал я. – Никто не сделает тебе ничего плохого. – Я не мог сосредоточиться: мне было необходимо бросить в море еще что-нибудь. Вспомнив про пейджер Минны, я вынул его из кармана. Это был поводок, на котором Клиенты крепко держали Фрэнка, а потому он заслуживал того, чтобы отправиться вслед за пистолетами. Я бросил его в море, но, недостаточно тяжелый, он не смог преодолеть сопротивление ветра и упал между двумя влажными, поросшими мхом валунами.

Три!

Следующим был сотовый телефон. Как только я сжал его в руке, номер Киммери взмолился: набери меня, набери! Я заставил себя остаться глухим к его мольбам и забросил трубку в море, представляя при этом лицо того швейцара, из чьей машины я забрал телефон. Мобильник улетел подальше пейджера, во всяком случае он достиг воды.

Четыре!

– Дай мне что-нибудь бросить, – попросил я у Джулии.

– Что? – изумилась она.

– Мне нужно еще что-нибудь бросить.

– Ты обезумел!

Я подумал было о часах Фрэнка. Нет, они дороги мне как память. И никак не связаны с Клиентами или швейцарами.

– Дай мне что-нибудь, – еще раз попросил я. – Поищи у себя в сумочке.

– Иди к черту, Лайонел!

Джулия всегда была чрезмерно суровой и жестокой по сравнению с нами – вот какая мысль неожиданно мелькнула у меня в голове. Мы-то все были из Бруклина, а может, и ниоткуда или откуда-то – если говорить о Фрэнке и Джерарде. Мы не могли постичь характер девушки из Нантакета, и теперь я, кажется, понял почему. Джулия была самой суровой и жесткой из всех нас, потому что она была еще и самой несчастной. Возможно, она была самым несчастным человеком, какого я когда-либо встречал.

Мне казалось, что потерять Фрэнка Минну (как бы тяжело это ни было) было легче тому, кто был с ним близок, кто чувствовал его любовь. Джулия никогда не ставила на первое место то, что потеряла.

Однако меня больше не интересовала ее боль.

Ты сам выбрал себе битву, говаривал Фрэнк Минна, хотя такое выражение было не в его духе.

Ты также стараешься удержаться от жестокости, если у тебя есть голова на плечах, развивал я эту мысль.

Я снял правый башмак, пощупал натертую до блеска кожу, которая так хорошо послужила мне, отличные швы и шнурки, поцеловал его на прощание, а потом бросил далеко в море. Я видел, как он молча шлепнулся в волны.

Пять, подумал я.

А кто, собственно, считал?

– До свидания, Джулия, – попрощался я.

– Вали отсюда, маньяк! – Опустившись на колени, она подобрала свою зажигалку, и на этот раз ей удалось зажечь сигарету с первого щелчка.

Барнабейливалиотсюдаджулияминна!

Я оставил последнее слово за собой – хотя и произнес его про себя.

Возвращаясь в Бруклин, я нажимал на педаль газа и тормоза ногой, одетой в один носок.

А потом где-то, когда-то круг замкнулся. От меня это держали в большой тайне, но я знал о ее существовании. Мужчина – двое мужчин? – нашли еще одного мужчину. Использовали оружие – пистолет, нож? Скажем, пистолет. Сделали дело. И сделали его хорошо. Заставили заплатить долг – жизнь за жизнь. Окончилась история отношений между двумя братьями, история братской любви-ненависти, оборвалась мелодия – сумбурная и разухабистая. Нотами в этой мелодии были другие люди, мальчишки, ставшие парнями Минны, бандиты, монахи, швейцары. И еще женщины, особенно одна женщина. Важна была каждая нота, но основной мотив вели братья, и вот разыгран заключительный аккорд – был ли это вопль? кровавая драка? прерванный стон? – или все происходило в тишине? Я, испытывая некоторую вину, придерживаюсь именно этой точки зрения. Пусть все закончится тишиной. Пусть Рама-лама-динг-донг умрет во сне.