— Позволь мне объяснить, пожалуйста.

— Почему я должен тебя слушать? Ты доставила мне слишком много неприятностей. Что ты можешь сказать такого, что бы я тебя простил? — Голос Яна звучит твердо и цинично, это голос человека, сильно пострадавшего. Из-за меня он лишился слишком многого: незапятнанной репутации, любовницы, лучшего друга, своей невинности…

— Я не жду, что ты меня простишь, просто хочу объяснить, что произошло. Когда-то ты меня любил. Дай мне минуту, потом я уйду.

Ян вздыхает. С убитым видом он проходит в дальний конец комнаты, снимает с себя пальто и галстук, вешает их на спинку стула и поднимает на меня усталый взгляд. Между нами несколько метров, но расстояние, которое нас разделяет, на самом деле гораздо больше.

— Я переезжаю в Сакраменто и собираюсь снова выйти на работу.

Мне трудно говорить. Ян, несомненно, сделал из случившегося собственные выводы. Газеты подробно описали пожар, сообщив, что мы с М. были «заняты деятельностью, включающей в себя связывание», во время которой произошло случайное возгорание, и я «спасла ему жизнь», отрубив руки. Это Яну известно. Но как объяснить ему все, что к этому привело, как описать то, что мы делали вместе с М.?

Начинаю с самого легкого и рассказываю, что М. признался мне в убийстве Фрэнни, а также о том, как записи в дневнике Фрэнни заставили меня подозревать М. и как я постаралась с ним сблизиться, чтобы его изобличить. Потом я говорю Яну, что мы были любовниками, о чем ему и самому следовало бы догадаться. Он молча слушает, стоя в другом конце комнаты, рассеянно теребит нижнюю губу, морщится, но не прерывает меня. Разумеется, я опускаю сексуальные детали — о них речь пойдет потом.

— Я наделала много ошибок. — Мой голос прерывается, но я заставляю себя собраться с силами и снова продолжаю: — Самая большая моя ошибка заключается в том, что я не доверяла тебе.

И тут я рассказываю Яну о тех годах, когда не доверяла никому. Я заполняю пробелы в моей истории, говорю о том, что изменилась, потом подхожу к нему и обнимаю за талию. От моего прикосновения тело Яна напрягается: я знаю, что он хочет отстраниться, и тогда, обняв его крепче, кладу голову ему на плечо.

— Дай мне еще один шанс, — умоляю я, чувствуя, как мне нужны его сила и честность.

Ян вздыхает, и я снова прошу:

— Пожалуйста! Только один шанс!

На сей раз он поднимает руку и кладет ее мне на спину, словно не уверен в правильности своих действий, а я думаю в этот миг, что, возможно, после всего пережитого мне нет нужды оставаться одной.

Прежде чем закончить…

Иногда, когда я читаю беллетристику или смотрю фильм, мне кажется, что в жизни все строго определено — добродетель вознаграждается, а негодяи получают достойное наказание. В действительности все не так: невиновные несут наказание, виновные выходят на свободу.

Полиция сняла с Яна все обвинения, но некоторые друзья и коллеги все еще смотрят на него с подозрением: а вдруг он все-таки убийца? Зато М., хотя кто-то и будет утверждать, что потеря рук для него уже само по себе достаточное наказание, по-прежнему спокойно живет в Дэвисе, его профессиональная репутация нисколько не пострадала. Вымысел может быть захватывающим, но вот реальность, как я поняла, штука довольно неприятная.

Прошел почти год с тех пор, как я начала охоту на М. Мое путешествие — если его можно так назвать — подошло к концу, и настала пора возвращаться к нормальной жизни. Освобождая квартиру на Торри-стрит, упаковываю коробки, десятки коробок, каждый день заполняя их по несколько штук, заклеивая лентой и устанавливая возле стены, — в конце месяца при едут грузчики. Я нашла себе квартиру в Сакраменто и на следующей неделе снова выхожу на работу. В «Пчеле» мне будет нелегко — там все знают о моих отношениях с М., — но я поговорила с редактором, и он согласен взять меня обратно.

Возле моего дома по-прежнему стоит старый, похожий на кита «кадиллак», большой, черный и блестящий, — это машина, в которую вы должны врасти и которая врастает в вас. В ней чувствуешь себя в безопасности, с ее прочным стальным корпусом и большим весом не страшны никакие аварии. Это не то что новые маленькие машины — словно игрушечные, право слово, — которые как будто сделаны из жести и разваливаются при малейшем столкновении. Когда я сажусь за руль «кадиллака», то чувствую себя чрезвычайно удобно и каждый раз, выпуская его на улицу, восхищаюсь его грацией, поняв наконец, почему Фрэнни любила эту машину: она отзывается на добро. Я езжу на ней не всегда, в некоторых случаях, предпочитая «хонду», и когда-нибудь, возможно, продам «кадиллак», но сейчас мне нравится, что он рядом.

С Яном мы помирились. Я рассказала ему подробности наших «игр» с М., поскольку считала себя обязанной это сделать. Не знаю, выдержат ли эту правду наши отношения, но без нее они точно были бы обречены. Только честность может спасти нас — этому научил меня Ян; одна ложь влечет за собой другую, и каждая из них разрушает фундамент доверия до тех пор, пока от него ничего не остается. Ян это понимает — он тоже рассказал мне все о своих отношениях с М. Обманывать не в его характере, и это лишний раз доказывает, что он лучше меня. Кстати, Ян даже не пытался утверждать, что М. его соблазнил, он говорил, что это было их общее решение, хотя на следующий день ему пришлось об этом пожалеть. Он считал, что подвергает опасности мою любовь к нему, но тем не менее был искренним со мной, в то время как я все еще хранила про себя свою маленькую грязную тайну. Мое предательство гораздо страшнее, чем его.

Я не знаю, что со мной будет дальше, и хотя понимаю все безумие своих поступков, совершенных с М., но меня все еще к нему тянет. М. раскрыл передо мной двери, один раз войдя в которые уже не вернешься, создал меня, как Пигмалион свою статую из слоновой кости, и, как Элиза Генри Хиггинса, я не могу вернуться туда, откуда пришла. Ночью я закрываю глаза и мечтаю о человеке, который заставляет меня подчиняться, о кожаной плети, которая держит меня в повиновении, о веревках, которые связывают мое тело, и командах, которые сковывают мою душу. В своих мечтах я съеживаюсь от страха, но подчиняюсь, тем более что хочу этого. Мои желания непонятны даже мне самой. М. как-то говорил, что мне нужно соизмерять свои интеллектуальные запросы со своими инстинктами. Я должна научиться это делать, но не уверена, что тут Ян мне подмога — он никак не может постичь мое желание командовать на работе и подчиняться в постели. Возможно, из-за этого Ян когда-нибудь уйдет от меня, но, может быть, оно и к лучшему. М. пробудил во мне страсти, о которых я и не подозревала, и я теперь могу не ужиться вообще ни с кем, кроме него.

Я перечитываю первые страницы истории, написанные, кажется, полжизни назад. Постепенно мой тон смягчился. Когда я пересекла границу между эротикой и садомазохизмом, то обнаружила, что для меня это одно и то же, но теперь я все же понимаю, что нельзя слишком близко подходить к краю, нельзя отдаваться человеку без моральных принципов; унижение Фрэнни заставило меня признать необходимость самоограничения, понять, что М. не тот человек, которому можно доверить власть над собой. Он аморален, и это делает его опасным.