Он жестом указал на низенький столик, заставленный фарфоровыми тарелками с самыми разнообразными бутербродами, а также многоярусную подставку для пирожных с нежнейшей французской выпечкой – сдобные булочки, заварные пирожные и прочее. Тут же стояли небольшие вазочки с джемом и сгущенными сливками.

– Чая тоже сколько угодно, – добавил Питер. – Англичане ведь просто помешаны на своем чае!

– Спасибо, – вежливо поблагодарила я, присаживаясь на банкетку напротив отца Тео. Никакого желания наброситься на еду при виде всего этого изобилия я не почувствовала.

Но в ту же минуту передо мной возник вышколенный официант в белых перчатках и в безупречной форме и наполнил мою чашку чаем. Питер обслужил себя сам, а я в это время получила возможность получше рассмотреть его. Темноглазый, кожа чистая, практически без морщин, выдающих его возраст, – ведь ему наверняка уже за шестьдесят. Под дорогим, идеально скроенным пиджаком темно-синего цвета угадывается крепкое, физически развитое тело. Волосы он, судя по всему, подкрашивает. Немного ненатуральный каштановый цвет, как у боксера Мэтта Брауна, а в целом, подумала я, Тео был совсем не похож на своего отца. Но в эту минуту Питер улыбнулся, и улыбка его оказалась точь-в-точь как у сына. У меня даже дыхание перехватило от столь разительного сходства.

– Итак, как дела, Алли? – снова поинтересовался он у меня, когда официант отошел от столика. – Справляетесь?

– Иногда справляюсь, иногда – нет. Как получается… А вы?

– По правде говоря, Алли, у меня пока плохо получается. Гибель Тео совершенно выбила меня из колеи. Постоянно думаю о нем. Вспоминаю его еще совсем ребенком, и потом… Он был таким смышленым, таким умным мальчиком. Как это несправедливо, когда твой ребенок уходит раньше тебя. Жестоко и несправедливо, вы согласны?

– Да, – ответила я, испытывая самое искреннее сострадание к переживаниям этого человека, о котором так нелицеприятно высказывались в разговорах со мной и Тео, и Селия. А я сейчас, сидя лицом к лицу с Питером, видела, что он изо всех сил пытается держаться передо мной, но получается у него это плохо. Невооруженным глазом было видно, как ему больно. Его горе было почти осязаемым, оно сквозило в каждой черточке его лица, и это не могло оставить меня равнодушной.

– А как Селия? – спросил он.

– Так же, как и все мы. Держится из последних сил. Она была очень добра ко мне все это время.

– Что ж, это тоже своего рода терапия… Когда есть за кем ухаживать. Вот у меня, к сожалению, не за кем.

– Кстати, – я взяла с тарелки бутерброд с копченой семгой и откусила кусочек, – Селия сказала мне, что если бы она знала, что вы находитесь в церкви, то обязательно пригласила бы вас сесть рядом с нами в первом ряду.

– Правда? – Лицо Питера немного прояснилось. – Приятно слышать, Алли. Наверное, мне следовало сообщить ей о своем приезде. Но я представлял, как она была разбита горем на тот момент, а потому не захотел доставлять ей какие-то дополнительные огорчения. Как вы, наверное, догадываетесь, я уже давно не получаю от нее рождественских открыток. Да и в списке ее гостей не значусь на первых местах, если вообще фигурирую в этом списке.

– Наверное, ей трудно простить вам все то… Ну вы сами знаете что…

– Позвольте напомнить вам, моя дорогая леди, слова, что я сказал вам в тот день по окончании поминальной службы. Всегда есть две стороны у одной медали. И у всякой истории тоже имеется сразу несколько продолжений и вариантов. Однако не будем касаться всего этого сейчас. Да, я признаю, в нашей с ней истории я виноват в гораздо большей степени. Между нами, девочками… Признаюсь вам по большому секрету… Я до сих пор люблю Селию. – Питер подавил тяжелый вздох. – Черт меня дери! Но я люблю эту женщину так сильно… до боли во всем своем естестве… Знаю, в каком-то смысле я предал ее, натворил много глупостей. Но мы поженились так рано, еще совсем молодыми. Оглядываясь сейчас назад, в прошлое, понимаю, что мне надо было хорошенько нагуляться еще до того, как я женился, а не пускаться во все тяжкие, уже будучи женатым человеком. А Селия, она… – Он слегка пожал плечами. – Она вся такая леди, до самых кончиков ногтей, если вы понимаете, о чем я… Короче, в этой части мы оказались полными противоположностями друг другу. Однако в любом случае жизнь преподала мне хороший урок.

– Понимаю, – коротко обронила я, не желая усугублять разговор на столь щекотливую тему, подталкивая отца Тео к новым откровениям. – Между прочим, мне кажется, Селия тоже до сих пор любит вас.

– Правда? – Питер скептически вскинул бровь. – Надеюсь, вы понимаете, что я не провоцировал вас на подобное, довольно неожиданное признание?

– Разумеется, вы не предполагали услышать нечто подобное. Но, поверьте мне, это читается в ее взгляде, когда она начинает говорить о вас… Даже если она говорит о вас плохо… Между прочим, ваш сын как-то сказал мне, что между любовью и ненавистью существует очень тонкая грань.

– Согласен с ним целиком и полностью! Вот взгляд на проблему умного, интеллигентного, тонко чувствующего человека. А именно таким человеком был Тео. Хотел бы я приблизиться к нему хотя бы наполовину по части понимания человеческой натуры. Он понимал людей чрезвычайно глубоко. – Питер снова тяжело вздохнул. – Это качество он точно унаследовал не от меня.

Внезапно до меня дошло, что в своем разговоре о прошлом семьи Тео я зашла слишком далеко, и тем не менее я вдруг решила высказаться до конца, по принципу «будь что будет».

– Вы знаете, мне кажется, Тео был бы счастлив, если бы его родители снова встретились и поставили крест на прошлом. Пожалуй, это стало бы единственным правильным продолжением случившейся трагедии. По крайней мере, хоть что-то хорошее…

Какое-то время Питер безмолвно взирал на меня, пока я пила свой чай.

– Вот сейчас я наконец до конца понял, почему мой сын так полюбил вас. Вы совершенно удивительная женщина, Алли, не похожая ни на кого. Но увы-увы! Понимаю, что вами движут исключительно благородные порывы, однако я уже давно не верю в чудеса.

– А я верю! Да, я верю! – повторила я дважды. – Взять, к примеру, нас с Тео. Мы провели с ним всего лишь несколько недель, но эти несколько недель в корне изменили всю мою жизнь. Разве это не чудо, что мы с ним встретились? Что мы так идеально дополнили друг друга… Несмотря на всю ту боль, которую я сейчас испытываю, я понимаю, что моя любовь к Тео сделала меня лучше, много лучше.

Наступила моя очередь делать признания, рвущие душу. Питер слегка подался вперед и ласково погладил мою руку.

– Я безмерно восхищаюсь вами, Алли. Вы пытаетесь найти положительное даже в самой ужасной ситуации. Когда-то и я тоже пытался поступать так же. Давным-давно…

– А почему бы не попробовать это снова?

– Развод начисто выбил из меня подобные желания. Однако хватит о прошлом. Поговорим о ваших планах на будущее. Мой сын оставил вам что-нибудь?

– Да, оставил. Составил новое завещание накануне гонок. По этому завещанию мне отходит его яхта и старый сарай на острове Анафи, неподалеку от вашего прекрасного дома. Если честно, несмотря на то что я любила Тео всем сердцем и всей душой, я не уверена, что когда-нибудь отправлюсь на этот остров, который мы между собой звали просто «Где-то посреди моря». Не стану я воевать с греческими властями, чтобы построить там дом его мечты.