Как видите, ситуация точно такая же, как и в Крыму в 1942 году, и перед штабом 33-й армии стояла дилемма: или в течение нескольких часов захватить эту высоту с помощью танков, или отвести 50-ю дивизию назад, поскольку немцы, подтянув артиллерию, полк, лежащий у них на виду, выбьют артогнём. Штаб 33-й армии принял решение немедленно использовать танки, но он не просто передал этот приказ командиру танковой бригады, а послал на место боя работника штаба, чтобы тот вывел бригаду к месту боя. Верну слово Толконюку, но сокращу его препирательства с комбригом:

«Я отправился разыскивать бригаду, чтобы вывести на рубеж атаки. Командира бригады со штабом я нашел у ручья на поляне, окаймленной мелким кустарником. Вокруг, замаскированные ветками деревьев, рассредоточенно располагались тапки. Командование завтракало на расстеленном брезенте. Представляюсь командиру бригады и сообщаю о цели своего приезда, о боевой задаче бригады, поставленной командармом и уточненной командиром дивизии. Молодой на вид подполковник в синем комбинезоне и в сдвинутом на макушку танковом шлеме принял меня недоверчиво и недружелюбно.

— Через три часа назначена атака, — сказал я, — За это время вам надлежит не только вывести бригаду на рубеж атаки, но и увязать взаимодействие с дивизией на местности.

…Командуйте готовиться к выступлению, а тем временем я уточню вам маршрут и рубеж развертывания. — Развернув перед танкистом карту, я продолжал, не дав подполковнику снова развязать полемику: «Бригада пройдет по лесной дороге и выйдет на рубеж развертывания за один час. Дорога тяжелая, покрыта слоем жидкой грязи, но проходима. По этой дороге я проехал верхом. После выступления вам необходимо выскочить вперед, к командиру дивизии, и пока танки подойдут, согласовать с ним порядок атаки. Подавайте команду!»

Но упрямый танкист возмутился:

— Я уже проверил дорогу. По ней танки не пройдут. Чтобы попасть на ваш рубеж, мне надо идти в обход заболоченного леса. А это добрых 15–20 километров по размокшей местности. Когда я туда приду? Вы подумали? На это потребуется три-четыре часа. Дозаправиться, дать отдых людям, подготовиться к бою — и день прошел. Раньше утра бригада в бой не вступит! Это не по карте измерить циркулем, а прорезать землю-матку гусеницами. Вам понятно, товарищ майор?..

— Бригада пойдет указанным мною маршрутом по кратчайшему пути через лес! — категорически заявил я. Офицеры штаба молча наблюдали наши препирательства.

— Я на это не пойду! Топить танки и рвать моторы в заболоченном лесу я отказываюсь и никакой ответственности на себя не возьму. Военный трибунал мне не простит такую глупость. А с вас, штабника, спрос невелик, — выпалил командир одним духом и отошел в сторону.

Когда я ехал через лес по болотистой жиже дороги, то исследовал ногами коня глубину болота. Ноги утопали в грязи сантиметров на 10–20. Под грязью чувствовался твердый глинистый грунт. У меня не было сомнений, что танки на малой скорости пройдут. Но упорство командира бригады поставило меня в затруднительное положение: согласиться с ним — значит не выполнить поручения. Как это оценит командарм, гадать не приходилось.

— Чтобы выполнить поставленную задачу, за переход через лес ответственность беру на себя: на это время вступаю в командование. Вы снова примете на себя командование на противоположной стороне леса.

Такой оборот дела оказался для танкиста неожиданным, и он смешался, неуверенно проговорив:

— Кто вам дал такое право, майор? Отстранить меня от должности может только командарм и старшие начальники. А вы рядовой офицер штаба и для меня никто. Вашему решению я подчиниться не могу. За бригаду отвечаю я, — рассуждал обеспокоенно подполковник. Но было видно, что упрямство его поколеблено.

— За переход через лес будем отвечать вместе, — пытаюсь найти компромисс, — а если и с этим не согласны, то я один отвечу. От должности я вас не отстраняю, а лишь хочу помочь вам. О праве говорить не будем, оно определяется выполнением боевой задачи. Не следует терять время.

Бригада выступила. Впереди ехал я на своем коне, а за мной бороздили грязь танки. За час заболоченный лес остался позади. Командир бригады смущенно пожал мне руку, благодаря за помощь».

Танки, конечно, имеют большую проходимость, но не бесконечную, поэтому любой командир, который ставит танкистам задачу, обязан убедиться, что местность доступна для танков. И штаб 33-й армии эти свои обязанности выполнил: ставя танковой бригаде задачу через три часа атаковать, штаб нашёл танкопроходимую дорогу, следуя которой танки были способны выполнить приказ за указанное время. Это элементарная и обязательная работа штаба. Как следует из воспоминаний Толконюка, танковая бригада и 50-я дивизия взяли у немцев эту высоту.

А вот как 27 февраля 1942 года провёл «прорыв» обороны в Керчи штаб Крымского фронта в описании Ю. Рубцова:

«В эти дни в боевых порядках частей 51-й армии находился военный корреспондент «Красной звезды» Константин Симонов. «Наступление началось… очень неудачно, — писал он. — В феврале пошла метель вместе с дождем, все невероятно развезло, все буквально встало, танки не пошли, а плотность войск, подогнанных Мехлисом, который руководил этим наступлением, подменив собой фактически командующего фронтом безвольного генерала Козлова, была чудовищная. Все было придвинуто вплотную к передовой, и каждый немецкий снаряд, каждая мина, каждая бомба, разрываясь, наносили нам громадные потери… В километре-двух-трех-пяти-семи от передовой все было в трупах…

Словом, — с огромной горечью заключает писатель, — это была картина бездарного военного руководства и полного, чудовищного беспорядка. Плюс к этому — полное небрежение к людям, полное отсутствие заботы о том, чтобы сохранить живую силу, о том, чтобы уберечь людей от лишних потерь…». 2 марта перед лицом явной неудачи командование фронтом доложило в Ставку о решении из-за непроходимости дорог закрепиться и перейти в наступление, когда подсохнет почва».

Как видите, у полководцев Козлова и Толбухина не было другого способа узнать, танкодоступна местность или нет, как 3 дня гонять пехоту в бесплодные атаки без танков. Такое впечатление, что у Крымфронта штаба вообще не было. Вот вам и гениальный маршал Толбухин, пожалуй, единственный из командующих фронтом конца войны, не получивший звания Героя Советского Союза ни в войну, ни в 1945-м по итогам войны, когда это звание получили почти все командующие. И ещё, насколько, по-вашему, помогло Толбухину то, что месяц назад его не выгнали с должности, а всего лишь записали в приказе, что «штаб фронта не знал истинного положения»? Как об стенку горох!

Вы скажете, что у Симонова написано, что это Мехлис гнал вперёд войска. А откуда Симонову, корреспонденту, тогда было об этом знать? Его и из полковых штабов выгоняли, когда там шли совещания или отдача приказов, а уж из фронтового… Это Симонов после войны подсуетился, чтобы понравиться нашим гениальным полководцам, строго следящим, чтобы о войне никто и ничего не написал из того, что им не понравится. Но об этом несколько позже, а сейчас о предложении Мехлиса снять Козлова и Толбухина. Оно последовало 9 марта по итогам той наступательной операции, но Ставка сняла с должности только Толбухина. Мехлис настаивал: «29 марта в Москву уходит новый доклад с просьбой сменить Козлова. Лев Захарович суммирует выводы о нём: ленив, неумён, «обожравшийся барин из мужиков». Кропотливой, повседневной работы не любит, оперативными вопросами не интересуется, поездки в войска «для него наказание». В войсках фронта неизвестен, авторитетом не пользуется. К тому же «опасно лжив», — пересказывает Рубцов телеграмму Мехлиса. Но Сталин менять Козлова не стал.