Обогревшись, я обратился к невозмутимой троице, которая продолжала свое "пиршество" среди мусорных куч:

– Мужики, выручайте!

– Жрать хочешь? Присоединяйся, – охотно откликнулся один из них, с бельмом на левом глазу.

– Спасибо, нет. Мне бы… какую-нибудь одежонку… – Эта толковая мысль пришла внезапно, и я обрадовался, что наконец могу нормально соображать – дрянь, которую вколол мне эскулап, видимо, вышла вместе с потом пока я преодолевал болотистую низменность. – Сухую и желательно почище. В обмен на мою.

– Это сложнее… – Они переглянулись, будто молча посовещались. – Никак, тебя угораздило забраться в болото?

– Так случилось…

– Бывает… – Мужик с бельмом утвердительно кивнул, будто резюмировал немой разговор с приятелями, и продолжил: – Подойди к Мандолине, может быть получишь помощь.

– А где искать Мандолину?

– Иди вон туда… – Он ткнул грязным пальцем на восток. – При въезде на свалку увидишь будку от хлебовозки. Там и найдешь. Скажешь, что прислал Циклоп.

– Благодарствую… – Я вежливо раскланялся и поторопился в указанном направлении.

Будка стояла там, где и должно, притом на фундаменте из железобетонных строительных блоков. Мало того, к ней даже был подведен свет от наскоро слепленного сарая, выполняющего роль конторы при мусорной свалке; наверное, там обретался сам начальник этой городской клоаки.

Я подошел к двери будки и постучал.

– Чего надо? – Голос был хриплый, но громкий.

– Меня прислал Циклоп.

– А… Этот паразит. Чтоб он сдох… – Дальше следовало несколько очень крепких выражений. – Заходи.

Шаркнул засов и я шагнул в светящийся желтый прямоугольник, нарисовавшийся на синей жести будки.

Внутри меня ждал сюрприз. Я попал в лавку старьевщика. А Мандолиной оказалась женщина необъятной ширины, курившая "Беломор". Ее грубо вытесанное лицо было неприветливым, а в руках она держала топорик для рубки мяса с обушком, которым доводят до кондиции отбивные. Похоже, это личное оружие старьевщица пустила бы в ход, случись что не так, автоматически, совершенно не задумываясь. На плечи она накинула старых пуховый платок серого цвета, а на ногах у нее была советская народная обувка – обрезы резиновых сапог, напоминающие глубокие калоши, в которых можно при любой, самой скверной, погоде и до ветру сходить, и в хлев к скотине.

– Ты кто? – спросила она подозрительно, не пуская меня дальше порога.

– Мне нужна старая одежда, – не стал я вдаваться в подробности и расшаркиваться.

Мандолина окинула меня с головы до ног цепким взглядом и сказала:

– Проходи…

Пока она закрывала дверь на засов, я огляделся. Слева от меня высились полки со всякой всячиной, найденной в кучах мусора, – от зажигалок и портсигаров до вентиляторов и утюгов (чтобы сделать опись всего, что там было, не хватило бы и большой амбарной книги; потому я ограничился лишь теми предметами, назначение которых не вызывало сложных толкований); а справа располагался промтоварный отдел, одежда и обувь, – все поношенное, но почищенное, выстиранное, отутюженное и, касательно обуви, смазанное сапожным кремом.

– Деньги есть? – спросила Мандолина, по-прежнему не расставаясь с топориком.

– Пустой, – ответил я честно.

– Тогда и разговора не будет, – отрезала старьевщица.

– Я бы мог сказать, что заплачу позже, но вы не поверите. Хотя я человек слова. Ну да ладно, бизнес есть бизнес. Потому я предлагаю обмен. Вещи у меня добротные, но мокрые и в грязи. Я, знаете ли, нечаянно угодил в болото. А до города еще чесать и чесать. Я не претендую на что-то шикарное. Мне лишь бы срам прикрыть и чтобы я не замерз. Сейчас ведь не лето.

– Обмен? Может быть… – Немного поколебавшись, Мандолина подошла ко мне поближе и попробовала мою куртку на ощупь. – Кожа…

– Да. И пуловер новый. Только постирать нужно.

– А ботинки?

Фиг тебе ботинки! Это мой талисман, с которым я уже давно не расстаюсь.

– Обувь я оставлю. Она здорово поношена и к тому же успела подсохнуть.

Мандолина думала минуты три. Наконец она подошла к вешалкам, выбрала какое-то барахло и сказала:

– Раздевайся.

Я не стал ожидать повторного приглашения и быстро разоблачился до плавок.

– Пойди умойся, – сказала Мандолина и провела меня в дальний угол, где находился умывальник, стол с посудой, электропечка, железная кровать с пуховой периной и два стула; похоже, будка была и лавкой, и жилищем этой странной мужиковатой женщины.

Кое-как ополоснувшись, я натянул на себя ветхий свитер и обычную, но достаточно новую, хлопчатобумажную робу. На этом обмен совершился и моя экипировка закончилась. Конечно, обменная операция оказалась настоящим грабежом, но я был доволен как слон. Только облачившись в эти обноски, я почувствовал, что согрелся.

– Спасибо, – сказал я, переполненный благодарностью.

– Кепку дать? – спросила Мандолина, которая наконец оставила свое "оружие" на кухонном столе.

– Может, есть вязанная шапочка?

– Найдем… – Она вытащила откуда-то из под груды одежды, еще не приведенной в надлежащее состояние, чем-то набитый под завязку мешок и начала в нем рыться. – Держи.

Шапочка оказалась детской, но хорошо растягивалась и была сделана из мягкой шерсти.

Так что пришлась мне в самый раз; естественно, с известной долей натяжки, выражаясь вполне конкретно. Но меня такие мелочи не волновали.

– Куришь? – спросила старьевщица, глядя на меня значительно потеплевшим взглядом.

– Балуюсь…

Мандолина протянула мне "беломорину".

– Сигарет не держу, – сказала она.

– Большое спасибо, – поблагодарил я и жадно затянулся.

Мне не так хотелось курить, как успокоить нервную систему, изрядно потрепанную среди болотных топей.

– Чай будешь?

Что я слышу!? Эта мегера оказывается не совсем утратила доброту и сострадание.

– Не откажусь. Если можно, то погорячей…

Чего-чего, а заварки Мандолина не пожалела. Это был не чай, а настоящий чифирь. Когда я допил кружку, то почувствовал, что самым натуральным образом забалдел.

– Ну-ка, погодь… – сказала Мандолина, когда я почаевничал; повернув голову набок, она к чему-то прислушивалась. – Пришел мусоровоз. Я договорюсь, чтобы тебя подкинули к городу. Бесплатно, – подчеркнула она с видом королевы, жалующей меня рыцарским званием.

Мы распрощались как добрые знакомые. Оказывается, эта суровая женщина еще не разучилась улыбаться. Сидя в кабине мусоровоза, вспарывающего темноту лучами фар, я дал себе клятву, что, если останусь в живых, обязательно навещу городскую свалку еще раз и отблагодарю Циклопа и Мандолину по полной программе. Даже страшная, жестокая и нелепая жизнь среди отбросов не смогла убить в них остатки человечности. И хотя бы за это им полагался подарок от доброго волшебника – например, к Рождеству.