Но делать было нечего. Костюрин вздохнул и направился в бюро пропусков, оно действительно находилось за углом, в подсобке, к двери которой была приколочена фанерка с нарисованной наверху звездой и неровными печатными буквами выведено «Бюро пропусков». Раньше этого тоже не было.

За столом сидел строгий командир в облегчённом по случаю хорошей летней погоды будённовском шлеме. На хлопанье двери командир поднял взгляд, враз построжевший:

— Чего изволите, товарищ? — голос, несмотря на строгие глаза, был участливым. Видать, на лице Костюрина было написано нечто такое, что заставило чекиста быть участливым.

— Мне Крестов нужен, — с трудом сдерживая себя, пояснил Костюрин, — Кре-стов.

— Может, я могу быть полезен вместо Крестова? — вежливо спросил дежурный.

— Нет, только Крестов. Позвоните и скажите ему, что с границы прибыл начальник заставы Костюрин.

— Понятно, что ничего не понятно, — произнёс дежурный и закрутил рукоятку телефона. — Не знаю только, на месте ли Крестов?

Лицо Костюрина напряжённо отвердело, очень хотелось, чтобы Крестов оказался на месте, — просто до стона, до слёз хотелось. Если нет, то хоть стреляйся из нагана. Крестов, слава Богу, оказался на месте.

Через десять минут Костюрин уже находился в его тёмном невзрачном кабинете. В кабинете имелось некое новшество, невольно бросавшееся в глаза — над головой Крестова висел портрет тонколицего интеллигентного человека с узкой бородкой, портрет был вставлен в роскошную раму, обвитую золотым виноградом.

— Кто это? — Костюрин ткнул пальцем в портрет.

— Тёмный лес ты, — укоризненно произнёс Крестов, — глушь, лишённая света, пограничная… Это — товарищ Дзержинский, председатель ВЧК.

— А-а-а… Никогда не видел.

— Ну, говори, зачем пришёл? Ведь не просто так, чтобы сжевать со мной по сухарю, пожаловал, не правда ли?

— Правда, Крестов, — Костюрин немо, вхолостую пожевал губами, сглотнул что-то жёсткое, образовавшееся во рту. — Беда у меня, Крестов, помоги, — с трудом выдавил из себя Костюрин, слишком тяжело доставались ему слова.

— Ну! — Крестов свёл брови вместе. — Излагай!

Костюрин всё изложил ему, как на духу, будто священнику на исповеди. И кто такая Аня Завьялова рассказал — бывшая елецкая мещанка, а ныне комсомолка, передовая труженица театрального производства, кем она ему доводится сегодня и кем будет завтра, и вообще… вообще это очень замечательный человек!

— Значит, свадьбу уже наметили сыграть? — хмуро спросил Крестов. — Дату обговорили?

— Обговорили. На начало августа.

— Мда-а, — щека у Крестова невольно дёрнулась, он почесал её ногтём и крякнул сдавленно: — Дуракам закон не писан. Боюсь, я этой твоей Ане Завьяловой ничем не смогу помочь.

— Как так? — Костюрин побледнел.

— А так! Ночью из Москвы прибыла группа следователей во главе с самим Аграновым. Ты знаешь, кто такой Агранов?

— Слышал.

— Беспощадный мужик. Группа будет расследовать деятельность «Петроградской боевой организации». Это крупная контрреволюционная банда. Самому Ленину о ней уже доложили… Твоя Аня, к слову, — в списках этой организации.

Костюрин побледнел ещё больше.

— Это ошибка, Крестов! Слышишь, это ошибка, — страшным свистящим шёпотом произнёс он, шёпот этот прозвучал громче крика. — Ошибка!

Крестов сжал челюсти.

— В нашем деле ошибок не бывает, Костюрин, — щека у него задёргалась. — А если и бывает, то, извини, это не ошибка, а исключение из правил.

— Что в лоб, что по лбу, Крестов!

— Не скажи! И давай не будем собачиться, Костюрин!

— Давай, — согласился с чекистом Костюрин. Слова доходили до него словно бы из далёкого далека, оглушённый бедой, он почти ничего не слышал, но тем не менее как-то — вторым дыханием, наверное, кожей своей, порами, — умудрялся понимать, что ему говорил Крестов.

— Этим делу не поможешь, — остывающим голосом произнёс чекист. — Пока не роняй голову, держись, а я узнаю, что для твоей зазнобы можно сделать. Договорились?

Сглотнув ещё один неудобный, твёрдый, как камень, и какой-то пыльный комок, возникший во рту, Костюрин выбил из себя, будто заряд дроби, очередную фразу, произнеся её прежним страшным шёпотом:

— Сколько тебе понадобится на это времени?

— Дай мне хотя бы три дня, Костюрин… А?

Было трудно дышать, Костюрин запустил палец под ворот гимнастёрки, ослабил его.

— А меньше… если меньше? Нельзя?

— Не дави! Дело деликатное, меньше нельзя. В меньший срок я могу не уложиться.

— Хорошо, — тяжело выдавил из себя Костюрин. — Пусть будет так…

— Только обещай одно — без меня ничего не предпринимать. Это обязательное условие.

Костюрин молча кивнул и вновь запустил палец за воротник гимнастёрки, потом не выдержал, выдрал один крючок — слишком он давил на горло. С шумом втянул в себя воздух, также с шумом выдохнул, просипел едва протискивая слова сквозь зубы:

— Извиняй меня, Крестов!

Шведов исчез из Петрограда внезапно, как «человек из синема» (тогда модно было крутить ленты «синема», где человеки двигались, будто живые, вызывали серьёзную задумчивость у детей и детский восторг у взрослых): только что навестил Николаевский вокзал, потёрся в толпе, пообедал в малоприметном ресторане «Стеклянный гусар», имевшем два чёрных выхода… Был, в общем, Шведов, и не стало его. Исчез.

Через окно он ушёл в Финляндию: понимал, что убийство Красина, человека, о котором он с таким восхищением рассказывал случайному незнакомцу, остановившись у газетной витрины, в одиночку совершить не удастся, и тем более не удастся взять драгоценный груз, который будет при нём, в поезде, — нужен напарник. Лучше всего, если это будет Герман.

Герман Юлий Петрович принадлежал к категории людей, которые долго собираться не умели и не любили, всего нескольких минут ему хватало, чтобы отправиться в любую дорогу (хоть на край света); выслушав Шведова, он стремительно вынесся из-за стола и одёрнул на себе френч:

— Я готов!

Жёсткое лицо Шведова засияло, как начищенная медь.

Но одно дело, когда готов сам Шведов, и совсем другое — груз, который должен проследовать вместе с ним через окно в Россию. Это письма, деньги, листовки, зарубежные газеты, эмигрантские брошюры и так далее.

— Побыстрее собрать груз не удастся? — спросил Шведов у Германа. — Подогнать кого-нибудь… Иначе мы застрянем, и Красин увернётся от возмездия.

— Удастся, — сказал Герман, — я сейчас же займусь этим. А ты будь готов в любую минуту выйти. Договорились?

Об арестах, что чекисты произвели в Петрограде, Шведов не стал рассказывать — Герман всё узнает на месте сам.