коротко и холодно, и ему самому было противно и тошно от того, что он так поступает. На самом деле Киру хотелось подойти к ней, обнять (он даже на мгновение представил, какие у неё мягкие волосы, уткнуться бы в них лицом), но он не решился. Вместо этого Кир отвернулся к стене и сделал вид, что засыпает. Но заснуть у него никак не получалось, и у неё, судя по всему, тоже. Она ворочалась, вздыхала, шмыгала носом.

— Ника, — не выдержав, позвал он её.

— Ты тоже не спишь? — обрадовалась она.

— Не могу чего-то. Ника, а расскажи мне, как там у вас наверху.

— А ты что, никогда там не был?

— Откуда? — засмеялся он.

— Даже на общественном этаже?

— Даже на общественном.

— Даже когда в школе учился? — в её голосе послышались удивлённые нотки.

— Я плохо учился. Двоечников на экскурсии не брали.

Она замолчала, и Кир, лёжа на своем неудобном ложе, тоже замер.

— Ты не подумай чего, — наконец отозвалась она. — Я не считаю тебя каким-то… каким-то…

— Дураком? — подсказал он.

— Нет! Что ты! В общем, я просто задумалась, с чего начать рассказывать.

— Просто расскажи, — он улыбнулся. И хотя Ника не могла в темноте видеть его улыбку, ему показалось, она её уловила, почувствовала, потому что тихонько рассмеялась.

— Хорошо.

И она принялась рассказывать…

Она говорила про сады и парки, дорожки и фонтаны, про капельки воды на живых листьях, в которых отражается солнце. Она говорила, что когда солнце встаёт на востоке, оно похоже на огненный шар, и это самое красивое, что она когда-либо видела в жизни, а когда солнце заходит, то каждый раз кажется, что оно умирает, и мир умирает вместе с ним. Поэтому она не любит закаты, очень не любит. А ещё, на том верхнем этаже, где она живёт, стены Башни венчаются куполом, и когда она была маленькой, то думала, что небо — стеклянное.

— Почему стеклянное? — удивился он.

— Потому что я полагала, что купол — это и есть небо. И когда папа брал меня к себе на работу, а у него кабинет как раз под куполом, я считала, что небо прямо над ним, вокруг него. А если ладошкой коснёшься — стекло.

Она засмеялась, и он засмеялся вместе с ней.

Это была самая чудесная, самая сказочная ночь в его жизни. Всё, что до этого с ним случалось — украденные свиданья с Ленкой Самойловой или с другими девчонками, животный секс в потёмках, жалкая возня, торопливые поцелуи — всё это ни в какое сравнение не шло с сегодняшней ночью. Эта ночь была больше, чем простая физическая близость, она была мечтой, волшебством, к которому ему позволили слегка прикоснуться.

— Ты всё увидишь сам, — пробормотала она, уже засыпая.

— Сам? Когда?

— Когда придёшь ко мне в гости…

Последние слова он услышал уже сквозь ватную пелену сна, который медленно затягивал его. И было непонятно, то ли она действительно так сказала, то ли эти слова наколдовала ему волшебная ночь…

* * *

Утром, пока они ждали Марка, они ни словом не обмолвились о своём ночном разговоре. И Кир подумал, что, наверно, только для него, дурака, эта ночь была волшебной, а для неё это просто так… С чего бы ей чем-то таким проникаться, у неё своя жизнь, свои друзья, и, судя по тому же Марку, друзья верные и преданные, и через какие-нибудь пару часов здесь будет её отец, и она вернётся к себе, в свой заоблачный чудесный мир, к фонтанам и апельсиновым деревьям, и к своему стеклянному небу…

Кирилл старался не смотреть на неё, сидел, судорожно сцепив руки в замок и уставившись в одну точку. Ему не хотелось ни о чём говорить с ней, и одновременно он страстно желал этого.

— Кир.

Он обернулся.

— Я тут подумала… чтобы папа поверил, что мы действительно знакомы, и ты говоришь правду, передай ему вот это.

Ника чуть распахнула ворот рубашки, высвободив небольшой золотой кулон на тонкой цепочке. Подняла руки за голову, быстро расстегнула замочек и сняла украшение.

— Подойди, пожалуйста.

Он поднялся и подошёл к ней. Она, привстав на цыпочки, закинула руки, держащие оба конца цепочки с кулоном, ему за шею, словно обняла его. Кир почувствовал, как она слегка коснулась его своей грудью, и его сердце, на секунду умерев, ожило и забилось со страшной силой. Звонко щелкнул замок цепочки, и его шею обожгло касанием горячих нежных пальцев.

— Это кулон моей мамы, — её руки по-прежнему обвивали его шею. — А маме он достался от её мамы. Это семейная реликвия, её передают младшим дочерям или единственным. Скажешь папе, что я сама тебе его отдала, хорошо?

— Хорошо, — выдавил он хрипло, словно ему не хватало воздуха.

* * *

— Тихо!

Бахтин-младший сделал Киру знак не торопиться, высунулся сам из дверей лифта, быстро осмотрелся.

— Чисто, — и, обернувшись к Киру, сказал. — Ну давай, парень!

И он почти вытолкнул Кира наружу.

На офисном этаже всё было по-другому, не так, к чему привык Кирилл Шорохов. Стеклянные коробки отсеков с окнами, задёрнутыми или полузадёрнутыми стандартными пластиковыми жалюзи, вроде бы и не сильно отличались от таких же стекляшек, что были натыканы по центру их аграрного уровня, но было в них что-то неуловимо чужое, надменно-холодное и равнодушное. Коридоры здесь казались шире и светлей, и не только из-за освещения, хотя и оно было ярче. Но дело было не только в нём. Кир не сразу понял, а когда до него дошло, он замедлил шаг и остановился, не в силах поверить тому, что он действительно видит. Солнце. Это было солнце. Именно оно откуда-то издалека, от наружных стен, тянуло свои лучи, которые просачивались сквозь вереницы радиальных коридоров, соединяющихся в тугой узел в центре Башни, отражались от стеклянных поверхностей стен кабинетов и офисов, и отлетали, распадаясь на миллиарды маленьких хрустальных солнц. Кир на мгновенье зажмурился.

Он понимал, что это ещё не самый верх. Что здесь нет купола, через который можно руками дотронуться до неба. Что даже солнца, как такового, он здесь не видит — только его отблеск, отзвук, мимолётный призрак. Но и этого Киру было достаточно, чтобы разом понять всю убогость своего существования вплоть до сегодняшнего дня.

В глазах Кира противно защипало, он был готов вот-вот расплакаться от несправедливости, как ребёнок, и, испугавшись этого чувства, он разозлился, засунул руки в карманы, усмехнулся привычной кривой ухмылкой. Это помогло собраться, сосредоточиться.

Он прислушался. Офисный этаж жил своей рабочей жизнью. Тихонько шумела вентиляция, привычный звук