С улицы донесся отголосок глухого удара, и тотчас за дверью крикнули:

— Кто-то выпрыгнул в окно! — и по лестнице застучали подкованные подошвы сапог.

Я выждал, пока констебли выбегут на улицу, потом вышел в коридор и захлопнул за собой дверь. Оставался риск наткнуться на соседей, но мне повезло — на площадке второго этажа никого не оказалось. Я быстро спустился вниз, покинул дом и зашагал по тротуару.

Никто не остановил меня, и никто не окликнул, только с заднего двора слышалась забористая ругань стражей порядка, которые пытались вытащить из цветника сиганувшего в окно квартиросъемщика.

Что будет дальше, я знал наверняка: никто даже слушать не станет фигляра с приводами, убийство дружка повесят на него вне зависимости от любых возможных нестыковок.

Меня это не беспокоило.

Дома стало плохо. Ну как плохо — начали подгибаться колени, задрожали руки, покрылось испариной лицо. Я умылся и тяжело навалился на умывальник, но рвотные позывы уже прошли. Да и с чего бы меня полоскать начало? Из-за убийства? Бред! Давно руки по локоть в крови.

Вот только, как верно подметил лепрекон, это все не то. Сегодня я первый раз убил из-за страха, в трезвом уме, расчетливо и цинично. Я поступил правильно, но плохо. И, сколько мысленно ни возвращался к этой ситуации, не видел ни малейшей возможности поступить иначе.

Впрочем, не важно. Дело ведь было не только в гипнотизере. Кто-то играл со мной. Кто-то имел виды на мои способности.

Лилиана была как-то замешана в этой истории, не зря же гипнотизеру поручили познакомить меня с ней. Да и записки с требованием принять участие в гала-концерте подбрасывали тоже неспроста. Я понятия не имел, какой во всем этом смысл, но в одном был уверен точно: если отыщу Лили до выступления и увезу из города, то поломаю чужую игру раз и навсегда.

Или этого от меня как раз и ждут?

Очень страшно сомневаться в свободе воли и вдвойне страшно поверить, что все твои поступки предопределены кем-то иным. На какой-то миг я пожалел, что не согласился взглянуть на записи гипнотизера, но сразу выкинул эту мысль из головы. Пустыми сожалениями уже ничего не изменить.

Я поправил шейный платок, надел темные очки и вышел из дома.

Пора было заняться делом. И если Лилиана не оценит мой порыв, что ж — уволоку ее силой.

Наверное, я слишком сильно погрузился в собственные мысли, потому что когда сзади окликнули:

— Лев Борисович! — даже вздрогнул от неожиданности.

Звал Красин. Он опасно высунулся из распахнутой дверцы нагонявшего меня конного экипажа и призывно махал рукой. Судя по всему, Емельян Никифорович и был тем самым «представительным и солидным» господином, что пытался застать меня утром.

— Лев Борисович! А я вас с собаками ищу! — подтвердил Красин эту догадку, грузно спрыгнув на землю.

— А что такое, Емельян Никифорович?

— Билеты! — рассмеялся Красин. — У меня есть два билета на гала-концерт! Не составите мне компанию?

— Откуда такое богатство? — удивился я, представляя цену контрамарок на сегодняшнее выступление.

— Иван Прохорович до сих пор рыскает по горам в поисках рухнувшего дирижабля, вот я и остался без компании!

Я хотел было отказаться, но сразу понял, что иначе попросту не попаду в амфитеатр, и заколебался.

— Соглашайтесь, Лев Борисович! Будет весело!

— Хорошо! — сдался я, встал на подножку экипажа, и взгляд немедленно уткнулся в широкий раструб непонятного оружия. За ним — глухой шлем со стеклянным забралом.

Негромко хлопнуло, в лицо ударила струя газа. Я отпрянул, но подступивший сзади Красин удержал меня на месте и резким тычком под ребра заставил сделать вдох.

И наступила тьма.

Беспамятство — это хорошо. Можно спать и видеть сны. Сны, полные безумно ярких красок, невероятных ощущений, вкусов и запахов. Щемящих душу эмоций и легкости бытия…

Беспамятство хорошо всем, кроме неизбежности пробуждения, когда придется покинуть свою уютную норку и отправиться на поиски новой дозы морфия.

А в моем случае — просто пробуждения…

Очнулся я голым на холодных камнях подвала. В камере — так поначалу решил, но решетки окружали со всех сторон, а в полиции так не заведено. Железные прутья тянулись от пола до потолка, единственная дверца была заперта на прочный замок.

Или не слишком прочный — у меня не оставалось сил даже моргнуть, не то, что проверить крепость запоров. Я лежал и смотрел в потолок. Над головой кружил херувим, дунул на него — и ангелок разлетелся облачком сияющей пыли. Она еще долго рассеивалась и прогорала в воздухе, вспыхивая белыми точками на сетчатке глаз.

Вот поэтому и не принимаю наркотиков. Мой талант вкупе с излишне живым воображением способен оживлять любой навеянный опиумным дымом кошмар.

«Интересно, что за газ был, которым меня одурманили?» — Эта отстраненная мысль какое-то время крутилась в голове, а потом я неожиданно осознал: не важно, чем именно меня отравили, важно — зачем. И вот это самое «зачем» ничего хорошего не сулило.

Проклятье! Случайное спасение с острова все же не было случайным!

Злость на самого себя прогнала навеянное наркотиками оцепенение, но только я привстал с пола, как немедленно закружилась голова.

Ничего, это скоро пройдет…

И действительно — прошло, только совсем не так, как я рассчитывал. Распахнулась дверь, и в подвал вошел высокий стройный господин средних лет. Темноволосый и с располагающей к себе улыбкой на узких губах.

Адриано Тачини, архитектор.

— Ах ты! — невольно вырвалось у меня.

— Успокойтесь, Лев, — попросил Адриано и опустился на стул рядом с негромко тарахтевшим в углу прибором. — Или лучше называть вас Леопольдом? И не пытайтесь освободиться, только причините себе неудобство.

В глазах у меня так и посерело от злости. Железные решетки — ерунда. Никакие решетки не удержат оборотня, особенно если он всерьез вознамерился оторвать кому-то голову.

Я — вознамерился, и одним рывком…

Тело пронзили электрические разряды, меня затрясло, запахло палеными волосами.

— Ох…

— Я же предупреждал! — укорил меня архитектор и похлопал по размеренно гудевшему генератору. — Всеблагое электричество, друг мой. Всеблагое электричество.

— Голову тебе оторву! — пообещал я, задыхаясь от боли.

— Позвольте, я объясню, — мягко улыбнулся Адриано. — Решетка под напряжением, всякий раз, хватаясь за нее, вы замыкаете электрическую цепь и сами себя наказываете за несдержанность.

— В задницу! — выдохнул я и повторил попытку высвободиться.