Милгрим посмотрел на нее внимательно:

– У вас такая работа?

– Вы же здесь, верно?

– Понимаю, о чем вы, – сказал Милгрим, подумав, и, чтобы сменить тему, спросил: – А кто это вас привез?

– Я снимаю у него комнату. Вообще-то, костюм – ради него. Я решила, раз он согласился меня отвезти, надо одеться профессионально в его понимании.

Человек, о котором они говорили, отошел чуть дальше и теперь стоял, руки в карманах, глядя на Милгрима, а может – просто в сторону Сити. Милгрим повернулся и отыскал глазами Фиону. Она сидела на мотоцикле, встрепанная после шлема, как одуванчик.

– Что происходит? – спросила Уинни.

– Грейси и Фоли похитили кого-то, кто работал на Бигенда.

– Похитили? Для меня это очень конкретный термин. Похитили кого?

– Чомбо. Он работает на Бигенда. Пришли домой к человеку, у которого Чомбо живет. Подбили ему глаз, угрожали его жене и ребенку. Забрали Чомбо.

– И вы мне не сказали?

– Не успел, – ответил Милгрим, почти не кривя душой. – И мне самому не сказали, я собирал по крохам.

– Кто такой Чомбо?

– Он ведет какой-то исследовательский проект для Бигенда. Бигенд хочет его вернуть.

– Выкуп требуют?

– Меня.

– Что вас?

– Я – выкуп. Фиона мне сказала. Вычислила исходя из того, что поручил ей Гаррет.

– Продолжайте.

– Они хотят вместо меня отдать другого человека. Аджая. Стараются сделать его как можно более похожим на меня. Думаю, он военный. Или типа того.

Уинни присвистнула. Покачала головой.

– Пипец, – сказала она. – Что Гаррет хочет поручить Фионе? Вы знаете?

– Управлять видеодроном. Пока они будут это делать.

– Пока будут делать что?

– Не знаю. Возвращать Чомбо.

Уинни нахмурилась, побарабанила пальцами по колену, отвела взгляд и снова глянула на Милгрима.

– Слава богу, что я взяла отпуск.

– Извините, что не сказал вам раньше.

– Гаррет, – сказала она.

– Гаррет?

– Устройте мне разговор с ним. Чем скорее, тем лучше. Сегодня.

Милгрим глянул на святого Христофора.

– Могу попробовать. Но…

– Что но?

– Не берите его. – Милгрим, держа руку ниже приборной панели, указал на отставного детектива из Скотленд-Ярда.

– По телефону. И не по моему телефону. Это будет симка на один раз.

– Зачем вы хотите с ним поговорить? Он меня спросит.

– Он что-то организует. Для Грейси. Я не хочу знать, что именно. Даже намеком. Похищение дает делу сильно новый поворот.

– Почему?

– Думаю, Грейси пошел вразнос. Его потянуло на горяченькое. Кризис среднего возраста. Похищения для людей этого типа – вроде красного кабриолета. Бизнесмен в его положении не может себе такого позволить. От слова «совсем». Но в военных школах бизнесу не учат. Так что он не в курсе.

– Что мне сказать Гаррету?

– Скажите, это много времени не займет. Что я не прошу ничего мне говорить. Мне не надо никакой информации. Разговор записываться не будет. Он может использовать программу искажения речи. Которую так и так будет использовать, если только он не любитель, но в таком случае Майки вас поимеют во все дыры, и очень скоро, а я ничего сделать не смогу. Скажи, что у меня для него пасхалка. И то, что я ему дам, не мое. Абсолютно никаким боком ко мне.

– Почему вы думаете, что он вам поверит?

– Контекст. Если он профи, то выяснит, кто я и откуда. Чего он не узнает, так это что у меня на Грейси зуб. Тут уж ваша задача, объяснить. Что я просто очень лично на него зла. – Она улыбнулась, и ее улыбка Милгриму не понравилась. – Может, меня тоже потянуло на приключения.

– Хорошо, – ответил Милгрим, хотя ничего из услышанного ему не нравилось.

– Только скажите мне одно.

– Что?

– Если именно вас требуют в обмен на заложника, почему вы разъезжаете с девушкой на мотоцикле? Почему не сидите под замком и под охраной?

– Потому что у Бигенда почти не осталось людей, которым он может доверять.

– Полный пипец, – заметила она медленно и, как показалось Милгриму, с удовольствием. – Вперед. Вы получили приказ. Исполняйте.

Милгрим вылез из машины и, видя, что детектив в плаще приближается, оставил дверь открытой. Прошел мимо двух банок из-под сока, одиноких часовых Смитфилда, к Фионе, которая уже завела мотор.

Холлис лежала в темноте рядом с Гарретом, круглое дно клетки смутно вырисовывалось в свете индикаторов на его ноутбуке и многочисленных телефонах. Зеленые и красные огоньки в ночи, созвездие потенциальной беды.

Сегодня она наконец-то познакомилась с Франком и даже привыкла к его виду быстрее, чем ожидала, хотя поначалу немножко и всплакнула.

Франка стабилизировали в Сингапуре, затем долго восстанавливали в ходе оплаченной стариком хирургической одиссеи. Франк повидал секретные американские клиники – призрачные отделения обычных с виду военных госпиталей. В одной из этих клиник раздробленную кость заменили кальфицированным ротангом, который закрепили керамическими винтиками, близкими по составу к натуральной кости. В итоге получился Франк – лоскутное творение, больше швов, чем кожи. Плотная мозаика, похожая на дорогой склеенный фарфор.

Гаррет сказал, что поначалу был готов к ампутации, тем более что кое-что слышал о возможностях современных протезов: последние американские войны и все более высокий процент выживания раненых привели к невиданному прогрессу в этой области. Однако врачи, которых нашел старик, хотели попытать счастья. Гаррет сказал, его заразило их желание испробовать нечто новое на грани возможного. От этого Холлис снова заплакала, и Гаррет обнял ее и утешал шутками, пока она не успокоилась. Еще он объяснил, что ему самому было любопытно узнать про официально не существующие технологии, задействованные в операциях. В частности, некоторые нервы пришлось временно перерезать (и это была самая неприятная часть процесса), а недавно в Германии их срастили заново, так что теперь он все в большей мере чувствует то, что чувствует Франк.

При каждой следующей перевязке Гаррет наматывал все меньше бинтов. Видимый Франк походил на лоскутное одеяло канзасских полей с самолета. По крайней мере, он сохранял форму ноги, пусть и с заметно атрофированной мускулатурой.

Животные, сказал Гаррет абсолютно серьезным тоном, предпочитают билатерально симметричных партнеров, настолько, что в природе несимметричные особи становятся париями, и он не обидится, если ей противно на него смотреть. Холлис ответила, что ей противно смотреть на тех, кто говорит глупости, и поцеловала его. Потом они снова целовались, и не только, и Холлис снова плакала и снова смеялась.