Единственно, что многих партийцев настораживало в Брежневе, так это его ярко выраженная антиинтеллектуальность. Никакого интереса к политическим наукам, литературе, театру, да и вообще к работе ума. Если Хрущев, как правило, сам диктовал наброски будущих выступлений и помощникам приходилось их только редактировать, и ум его был в постоянном движении, то Брежнев даже не сообщал, о чем хочет сказать. Это определялось в основном в отделах ЦК под бдительным присмотром Суслова и секретаря ЦК Пономарева. Когда Брежнев утверждался на посту Генерального, на разных загородных «объектах» начали сосредоточивать десятки умнейших советников, работавших на эрудицию «хозяина». Так создавался образ выдающегося теоретика марксизма-ленинизма Леонида Ильича Брежнева. Это развращало его «легкую» натуру. Многие последовали принципу: весело живи и давай жить другим… Отсюда кунаевы, рашидовы, романовы, алиевы, медуновы и так далее.

Честолюбие Брежнева становилось безбрежным. Мало того, что ему вручили партбилет № 2. Он получил билет № 1 члена Союза журналистов. Тут очень постарались бывший главный редактор «Правды» М. В. Зимянин и Л. М. Замятин. Книги «Малая земля», «Возрождение», «Целина» выходили миллионными тиражами. Говорят, что авторы этих сочинений – писатели Анатолий Аграновский, Аркадий Сахнин и кто-то пока нераспознанный. А в день вручения Брежневу Ленинской премии по литературе он с воодушевлением говорил, как давно его рука тянулась к перу, да все не хватало времени. Обещал Брежнев писать и дальше. Журнал «Новый мир» успел набрать очередной опус о Космической Одиссее, но тут Брежнев умер, и набор рассыпали.

С каждым новым годом долгого правления Генерального все сильнее проявлялось всесилие аппарата. С середины 70-х Брежнев вообще перестал работать в привычном для каждого человека смысле. Как рассказывают, он все реже появлялся на службе, «трудился» либо на даче, либо в загородной резиденции в Завидово, соединяя прием советников, консультантов, работников аппарата ЦК с охотой, рыболовством и трапезой. Мы жили в одном доме с ближайшим его помощником Голиковым. В середине недели к подъезду подавался большой автомобиль, в него затаскивались ружья, охотничья амуниция, спиннинги. Голиков отправлялся на работу в Завидово.

Многим стало ясно, что Брежнев полностью во власти своего близкого окружения, что он подчинен его воле, особенно в последние годы тяжелой болезни. Москвичи легко угадывали появление брежневского кортежа. За несколько минут до армады черных автомобилей мчалась реанимационная машина, такая же заключала проезд Брежнева. Существовали специально оборудованные реанимационные самолеты и железнодорожные вагоны. Кому-то было нужно как можно дольше держать этого человека на высоком посту.

Если тупик Хрущева диктовался в немалой степени объективными обстоятельствами, связанными с непониманием им того, как надо действовать, чтобы не дать стране скатиться к стагнации, то в природе политического падения Брежнева (теперь это именуется годами застоя) куда более страшная истина – Брежнев думал, и ему внушали это, что он привел государство к процветанию!

Мы знаем во всех подробностях, как топал ногами, размахивал кулаками Хрущев, «приводя в чувство» тех или иных писателей, поэтов, художников, а что нам известно о третьей волне эмиграции? Десятки выдающихся деятелей культуры были в брежневские годы изгнаны из страны, превращены в диссидентов, названы предателями и отщепенцами. Однако Брежнев был «знатоком человеческих душ». Когда в 1974 году грянуло сорокалетие I съезда писателей, он осчастливил многих его участников звездой Героя – звездопад сыпался не только на широкую грудь Генерального. В результате мы пришли к девальвации наград.

Брежневское время устраивало очень многих. «Я тебе – ты мне» – стало паролем бытия. Блоки «Мальборо», «Филипп Морис», финские колбасы и японские тряпки добывали многие. Это делало жизнь удобной и красивой. В предновогодние дни Рашидов слал в Москву подарки солнечного Узбекистана, и тогда в избранных московских домах, как по мановению волшебной палочки, появлялись на столах горы превосходных сушеных фруктов, оплетенные специальными сетками пахучие дыни, орехи, восточные сладости. В ходу были специальные приглашения на отдых от Алиева, Медунова, Кунаева в те самые особняки, которые теперь, как некогда в 1917 году, передают народу. Избранные покупали подержанные «мерседесы», тащили из-за границы, презрев таможенные правила, горы всяческого добра.

Я знал директора «Елисеевского гастронома» Соколова, расстрелянного за взяточничество. Были соседями по дому. Здоровались. На ходу, не замедляя шага, Соколов бросал: «Отчего не заходите?» Приглашение означало возможность получить от щедрот соседа разрешение на покупку продуктового дефицита или выкупить заветные «особые» талончики на заказы к празднику.

В тесном, завешанном знаменами и грамотами кабинете Соколова встречались знаменитые актеры, писатели, космонавты, генералы. Смущаясь и торопясь, выхватывали из рук «благодетеля» соответствующие бумажки и ныряли в подземелье к складским помещениям магазина.

Так разложение затягивало в свою орбиту все большее число людей, поскольку подобное копировалось на республиканском, областном, городском и районном уровнях, образуя своего рода круговую поруку бесчестия.

Глядя на то, как «резвится» начальство, пошли в ход массовые приписки, возникла теневая экономика, реализовывались грандиозные планы выкачки из тюменских недр нефти и газа для экспорта за рубеж и получения миллиардных долларовых прибылей. Эти прибыли мгновенно проедались. Государственная машина буксовала.

Только теперь мы начали осознавать глубину этой пропасти. Адски трудная, но единственная и самая верная дорога – революционная перестройка.

Она требует от каждого огромных личных трудовых и нравственных сил. Если мы не положим их на алтарь Отечества, мы предадим собственные идеалы. Мы оставим нашим детям экономическую неразбериху, неразрешимые, трагические проблемы экологии – невеселое наследство грядущим поколениям.

Не могу вновь и вновь не задумываться: какой урок дало время Хрущева людям моего поколения? Полуправда губительна во всем. Какие бы благие цели ни ставил перед собой человек, он должен опираться на объективные возможности, определяя их путем демократичного, гласного, реалистического и правдивого обсуждения. Именно так начинал Хрущев. Что помешало ему?

Представьте себе человека, который предполагает, что где-то неподалеку прекрасная магистральная дорога, ведущая к миру, в котором нет несправедливости, безнравственности, бесчестия, где все люди – братья. Он хочет как можно скорее вывести на эту дорогу своих сограждан. Цель кажется ему близкой: еще одно усилие, еще один рывок. Он твердо верит, что его внуки будут жить при коммунизме, что новый общественный строй вот-вот похоронит капитализм. Он утверждает, что стоит назвать точные цифры, и тогда цель сама притянет к себе энергию масс. Он относит срывы и неудачи на счет тактических ошибок, уверенный, что поиск кратчайшего пути к магистрали задерживается только из-за неурядиц. Приходится месить грязь на обходных дорогах, путаться в ориентирах, а иные люди недостаточно активны или вовсе погрязли в мещанстве, тащат на себе в коммунизм слишком много ненужного груза.