Поверхность купола на ощупь напоминала ртуть. Джейкобу пришлось распластаться по ней всем телом и ползти с черепашьей скоростью, сражаясь за каждый дюйм.

Чем ближе он подбирался к вершине, тем сильнее опасался охлаждающего лазера. Сделав передышку неподалеку от верхней точки, он различил выходное отверстие. Оно находилось в паре метров и негромко гудело; задымленный воздух мерцал, и Джейкобу оставалось только гадать, какова минимальная безопасная дистанция до смертоносного жерла.

Он отвернулся, стараясь выкинуть бесплодные страхи из головы.

Подавать напарникам сигналы о том, что он добрался до места, было слишком опасно. Приходилось рассчитывать на превосходный слух Фэйгина, который позволит пришельцу отследить его перемещения и правильно рассчитать время для отвлекающего маневра.

В запасе оставалось как минимум несколько секунд. Джейкоб решил воспользоваться ситуацией: он перекатился на спину и уставился вверх, на Большое Пятно.

Его окружало одно только Солнце.

С наблюдательной точки Джейкоба не было видно ни корабля, ни поля битвы, ни планет, ни звезд, ни галактик. Плотно прилегающая к коже оправа очков скрывала от него даже его собственное тело. Все пространство занимала фотосфера.

Она пульсировала. Заросли спикул, напоминающие кривой частокол, обрушивали на него шумовые волны, разбивавшиеся прямо над головой. Звуки дробились и кружились в хороводе, пока ощущение пространства не утрачивало всякий смысл.

Она ревела.

Джейкоб глазел на Большое Пятно, а оно, в свою очередь, пялилось на него. На миг эта бескрайняя ширь превратилась в лицо, изборожденное морщинами, суровый лик патриарха. Пульсация была его дыханием. Шум являл собой гул его великаньего голоса, напевающего древнюю, насчитывающую не один миллиард лет песню, услышать и понять которую было под силу только другим звездам.

Солнце было живым. Более того, оно его заметило. Удостоило своим вниманием.

Зови меня животворным, ведь я твоя опора! Я пылаю, и из моего огня ты черпаешь жизненную силу. Я неизменно, и эта неизменность дает тебе точку отсчета. Пространство оборачивается вокруг меня, словно одеяло, и пронизывает своими таинственными ходами мои недра. Время кует свою косу в моем горниле.

Скажи-ка, живая тварь, заметила ли моя злая тетка Энтропия наш с тобой тайный сговор? Думаю, еще нет, ведь ты пока слишком ничтожен. Ты тщетно противишься ее натиску, словно жалкий мотылек на ветру. А меня она по-прежнему считает своим союзником.

Зови меня животворным, о живая тварь, и плачь! Я пылаю вовеки веков и, пылая, расходую ресурсы, восстановить которые никто не властен. Когда ты жадно припадаешь к моему источнику, тот потихоньку мелеет. Как только он иссякнет, мое место займут другие звезды, но и их срок не вечен!

Зови меня животворным и радуйся!

Ведь говорят, что ты, живая тварь, порой слышишь голос истинного Животворного. Он говорит с тобой, но не с нами, своими первенцами!

Сжалься над звездами, о живая тварь! Долгие тысячелетия мы поем, притворно радуясь, а сами прислуживаем Его жестокой сестрице в ожидании, когда ты достигнешь зрелости, крошечный зародыш, и когда Он дарует тебе свободу, ты снова изменишь порядок вещей.

Джейкоб беззвучно рассмеялся. Ну и фантазии! Все-таки прав был Фэйгин. Он прикрыл глаза, все еще ожидая условного знака. С того момента, как он достиг верхушки купола, прошло ровно семь секунд.

– Джейк… – Голос, который звал его, был женским. Он поднял взгляд, не размыкая век.

– Таня.

Она стояла возле детектора пи-мезонов, совершенно такая же, какой он заставал ее много раз, заходя за ней после работы. Заплетенные в косу темные волосы; зубы немного неровные, но белые; широкая, душевная улыбка и огромные глазищи с морщинками в уголках. Она шагнула к нему грациозно, но твердо, и встала напротив, руки в боки.

– Ну наконец-то, я уж и не надеялась! – воскликнула она.

– Таня, я… что ты имеешь в виду?

– Наконец-то ты представил меня не падающей! Думаешь, мне охота переживать это снова и снова? Почему ты никогда не вспоминал меня в какие-нибудь другие, более приятные, моменты?

Джейкоб внезапно осознал, что это чистая правда. За последние два года он прокручивал в голове только те, последние, мгновения Таниной жизни, начисто позабыв все остальное время, проведенное вместе!

– Что ж, вынуждена признать, для тебя это все-таки оказалось полезно, – кивнула она. – Кажется, ты наконец избавился от своего проклятого высокомерия. Просто думай обо мне хоть иногда, прошу тебя! Не терплю, когда меня игнорируют!

– Хорошо. Я буду помнить о тебе, Таня. Обещаю.

– И обрати внимание на звезду! Прекрати считать, будто все вокруг – лишь игра твоего воображения!

Она вдруг смягчилась. Ее образ стал тускнеть.

– Ты прав, Джейк, милый. Она мне понравилась. Желаю счас…

Он открыл глаза. Над головой пульсировала фотосфера. Пятно на поверхности звезды действительно смотрело на него. Очаги грануляции медленно вздымались, напоминая размеренное биение сердца.

«Все увиденное только что – твоя работа?» – мысленно поинтересовался он.

Ответ захлестнул его всего без остатка, пронзил тело насквозь и вышел через поры. Нейтрино как средство от неврозов. Пожалуй, самый оригинальный метод лечения!

Снизу коротко свистнули. Джейкоб опомниться не успел, как заскользил вниз и вправо, как раз туда, откуда доносился звук. Действовал он бесшумно, стараясь не производить лишних движений.

Потом завис, разглядывая макушку Куллы а-Принг, аб-Пил-аб-Киса-аб-Соро-аб-Хул-аб-Пубер.

Пришелец стоял, повернувшись влево, рука его по-прежнему касалась панели терминала. Дым сгустился настолько, что трудно было хоть что-то разглядеть, но на месте лучей п-лазера еще виднелось остаточное свечение.

Слева донесся треск, а справа топот Ларока, торопившегося обогнуть купол.

Вот из-за изгиба купола высунулись ветки с серебристыми кончиками. Кулла пригнулся, и один из сверкающих световых рецепторов Фэйгина задымился и обуглился. Кантен пронзительно взвизгнул и скрылся из поля зрения. Кулла тут же развернулся, ожидая подхода противника с противоположной стороны.

Джейкоб вынул из кармана баллон с противоожоговой пеной, прицелился и нажал на распылитель. Тонкая струйка жидкости по дуге устремилась к глазам Куллы. За миг до этого из-за поворота выскочил Пьер Ларок. Низко наклонив голову, он сквозь дым рванул к пришельцу.

Кулла отпрянул. Струя так и не достигла его глаз. В ту же секунду вспыхнула яркая искра, и вся струя с шипением превратилась в поток пламени. Кулла попятился, заслоняя лицо ладонями. Ларок промчался под градом падающих угольков и врезался пришельцу в живот.