Встав, она с удовлетворением отметила, что на голову выше этого монаха.

Похоже, он не ожидал такого поведения и вначале немного испугался.

— Много лет назад один из моих братьев услышал разговор Альруны и Арвида. Он слышал не все, но многое. Например, что это вы убили Агнарра, а не Альруна, как все думают. На смертном одре тот брат поведал мне эту тайну, я же записал правду.

— Зачем? — величественно осведомилась она. — Прошло много лет, это не имеет никакого значения.

— Вы так думаете?

— Конечно. Христиане и язычники в нашей стране давно живут в мире.

Он ничего не сказал, лишь раздраженно вскинул брови. Тишина стала еще напряженнее, и слова Гунноры прозвучали уже не столь уверенно.

Нормандия теперь была не столь раздроблена, как раньше, и все равно подобна одеялу, сшитому из разных лоскутков, — оно греет, но красивым его не назовешь. Люди тут говорили на языке франков, давали детям франкские имена, но многие придерживались традиций Севера. Не было другой страны, где строилось бы столько церквей и монастырей, где жило бы столько монахов и священников. Но в то же время сюда приезжало все больше переселенцев с севера. Они хотели жить в мире, тяжело трудиться и растить детей, но многие из них не понимали веру своих соседей. Ричард никому не позволил бы усомниться в том, что он истинный христианин, он принимал участие в жизни Церкви, но, в отличие от своих соседей-франков, никогда не обращался к Папе Римскому, ведь тот не раз давал понять, что все еще считает герцога потомком пиратов. И хотя Ричард старался уподобиться другим правителям, если присмотреться, можно было понять, что в Нормандии и войско было дисциплинированней, и преступления карались строже. Недостаток обернулся достоинством, и люди тут гордились, что они не франки, а норманны, объединенные духом мужества, силы и славы.

Но и это слово, ставшее щитом от насмешек, выхолостилось, лишилось смысла, ведь норманнами себя звали теперь те, чьи предки пришли сюда вовсе не с севера. Ричард привечал наемников из Фландрии, Бретани, Пикардии и Артуа, и когда эти воины становились рыцарями в Нормандии, это оскорбляло датчан. У недовольных не появилось такого предводителя, каким был Агнарр, и никто не решался на открытое противостояние, ведь Ричард считался с их интересами и даже взял в жены одну из них, но Гуннора знала, что ручеек может превратиться в бурный поток, из искры разгорится пламя, а ссора перерастет в войну, если не хватит воинов, чтобы укротить повстанцев. Если те — тщеславные, бессовестные, жаждущие власти — захотят разрушить мир.

Незнакомый монах облизнул губы.

— Все не так просто. Если станет известно, что вы собственноручно убили… датчанина, это приведет к беспорядкам.

— Тогда почему вы пришли ко мне, а не к датчанам? — резко спросила Гуннора.

Мужчина улыбнулся.

— Откуда такая враждебность? Я на стороне Ричарда, вашего мужа… вашего будущего мужа.

— Значит, вы хотите воспользоваться этими записями не для того, чтобы разоблачить меня, а чтобы шантажировать. Что же вам нужно?

— Вам стоило бы спросить, кто я и откуда.

Гуннора дрожала от злости. Его насмешливость раздражала ее так же, как и осознание своей беспомощности, но она знала, что для таких людей невыносимо равнодушие, и потому старалась скрывать свои чувства.

— Так кто же вы и откуда? — холодно улыбнулась она.

— Из Кутанса. Там уже есть монастырь, но мы хотим построить новую церковь. Денег не хватает, у нас даже Библий мало, мало книг, а те, что есть, лишь покрыты письменами, в них нет ярких красок. Епископ Готфрид, управляющий жизнью клира в Кутансе, не хочет войти в наше положение.

Гуннора уже поняла, к чему клонит монах.

— А я тут при чем?

— Есть еще одна проблема, — продолжил монах. — Когда-то, много десятилетий назад, люди Церкви бежали из Кутанса, спасаясь от норманнов, и забрали мощи святого Лаутона и святого Румфария. Они обрели приют в Руане, и мощи до сих пор хранятся тут, в соборе. Хотя Кутансу больше не угрожает опасность, мощи никто возвращать не собирается.

— А я тут при чем? — повторила Гуннора.

— Ну, и в других монастырях на западе Нормандии ситуация не лучше. Конечно, Мон-Сен-Мишель уже не в таком плачевном состоянии, как десять лет назад. Он стал новым культурным центром страны, не в последнюю очередь благодаря вашему мужу… вашему будущему мужу. Он поставил себе целью отстроить там церковь, как его дед Роллон восстановил Руанский собор и церковь аббатства Сент-Уэн, а его отец Вильгельм — монастырь Жюмьеж.

— Скажите, — протянула Гуннора, — ситуация в Кутансе такая же, как была в Мон-Сен-Мишель? До того, как Ричард начал отстраивать церковь, многие каноники там неплохо устроились. Вместо того чтобы вести благочестивую жизнь, они предавались похоти и чревоугодию. Новому аббату, поставленному Ричардом, Менару де Сен-Вандрий, пришлось приложить много усилий, чтобы навести там порядок.

Она с наслаждением заметила, что ее шпилька задела монаха за живое. Побагровев, он крепче сжал в руках свиток.

— Я надеюсь, что когда-нибудь Кутанс станет столь же крупным и влиятельным центром культуры, как и Мон-Сен-Мишель, Жюмьеж или Сент-Уэн. Туда нужно прислать больше монахов и восстановить церковь. Каменную, а не деревянную, как церкви на Севере, — с презрением прошипел он.

Гуннора кивнула.

— Понимаю. Вы готовы отдать мне этот свиток, вернее, продать за мое обещание уговорить герцога помочь Кутансу.

Кровь отлила от его лица.

— Почему вы так недоброжелательны ко мне? Я ведь забочусь о вашем благополучии. В конце концов, это ведь вы убили человека, и пусть он был всего лишь язычником, Бог простит вам этот грех, только если вы поможете построить церковь.

— Думаете, эта церковь будет освящена благодатью Божьей после того, как вы ее выторговали, точно купец на рынке?

— Боги северян часто берут свое хитростью и обманом. Если норманны учатся у франков, то почему бы и нам не поучиться у них, не так ли?

Гуннора слабо улыбнулась.

— Откуда я могу знать, что вы, отдав мне свиток, не напишете новый, чтобы опять шантажировать меня?

— Не можете, — прямо ответил он. — Но будьте уверены, я делаю все это не для себя, а ради моей общины. В конце концов, ради самого Господа. Я не глуп и не стану злоупотреблять его терпением… как и вашим.

И вновь они помолчали, но тишина была уже не столь напряженной. Гуннора чувствовала, что успокаивается. Ее гнев отступил. Судя по всему, после сегодняшнего дня она больше никогда не увидит этого монаха, и хотя ей не нравились его методы, мотивы его поведения были ей вполне понятны.

— Вы отдаете мне эти записи — и я позабочусь о том, чтобы в Кутансе построили каменную церковь. Даю вам слово.

Невзирая на все его самодовольство, теперь на лице монаха отразилась искренняя радость.