Может быть, не Бретань, а именно эти силы были ее настоящим наследством, подаренным родителями. Хотя Матильда убегала от своей матери и никогда не считала ее таковой, все же их с Авуазой объединяло упрямство и твердая воля, позволяющая достичь однажды поставленной цели. У незнакомого отца Матильды тоже была сильная воля, и ее смогло сломить не море, разделяющее его суровую северную родину и вожделенную страну на юге, не жертвы, необходимые для того, чтобы ее завоевать, не поражения, – а лишь смерть.

Но Матильда не умерла, она хотела жить сама и сохранить жизнь своему ребенку.

Руки Рогнвальда, качавшие ее на цветочном лугу, были сильными – такими же, несмотря на истощение, были и ее руки. Девушка собирала хворост, разжигала кремнем огонь, засыпала землей пепел и охотилась на животных – прежде всего на зайцев, которые прыгали по полям, греясь на весеннем солнце, и поймать которых было легче, чем зверей в лесу. Матильда забивала их с несвойственным ей хладнокровием и точно знала: если бы понадобилось совершить такое же насилие над людьми, вставшими у нее на пути, она наносила бы удары с такой же решительностью. Однажды она уже вонзила нож в грудь Мауры, потому что умирать было страшнее, чем убивать.

С каждым шагом Матильда отрекалась от своих родителей, но каждый прожитый час доказывал, что она – их дочь. Почти всю дорогу Матильда преодолела в одиночестве и лишь изредка заходила в деревни и просила поесть. Почти всегда ее чем-нибудь угощали – либо потому, что она была всего лишь женщиной, и к тому же беременной, либо от радости, что внезапно появившаяся незнакомка не имела ничего общего с франкскими воинами Рудольфа Торты, внушающими страх.

Это имя часто звучало в разговорах с людьми, которых Матильда встречала во время побега, и она его запомнила. Кроме того, она узнала, что Нормандию захватил король Людовик, а чтобы его прогнать, на помощь позвали Харальда Синезубого. Девушка стремилась лишь к одному: выжить и вернуться домой, а пока воинов – датчан, бретонцев или франков – поблизости не было, она не желала испытывать страх.

Матильда не желала думать о Людовике, Ричарде или Бернарде – ей хотелось думать только об Арвиде. Как и раньше, он незримо присутствовал рядом с ней, утешал ее, придавал ей сил и с каждым шагом все больше убеждал ее не сдаваться.

Где и как его искать, Матильда не знала. От знакомых мест – Байе, Фекана, Питра и Руана – ее, казалось, отделяла вечность, и однажды силы начали покидать девушку. Ее согревало уже не игривое весеннее, а безжалостное летнее солнце. Стремление добраться домой часто уступало желанию прилечь в тени деревьев, смотреть в синее небо и тратить время впустую, вместо того чтобы разумно его использовать.

Только утром и вечером Матильда быстро продвигалась вперед. Она долго шла вдоль побережья, но однажды заметила вдалеке несколько кораблей и решила, идя по течению реки, направиться вглубь страны.

Здесь тоже было достаточно деревьев, тенистые кроны которых могли защитить ее от солнца, но когда девушка отдыхала, ее все чаще тревожили звуки: голоса, шаги, стук копыт, – и ей приходилось поспешно убегать.

В один из дней – Матильда как раз пыталась найти немного фруктов – стук копыт приблизился настолько, что вокруг задрожала земля. Девушка убежала в лес и спряталась в кустах, а когда звуки затихли, стала блуждать от одной поляны к другой.

Внезапно она очутилась на опушке леса и обнаружила перед собой не золотые поля и зеленые луга, а разноцветные палатки и павильоны. Их установили слуги воинов, и Матильда еще никогда не видела так много воинов, собравшихся в одном месте.

«Это франки?»

Матильда легла на землю и бесшумно подползла к одной из палаток, чтобы услышать голоса. Люди говорили на французском языке, но акцент был норманнский.

Земля снова задрожала. Девушка быстро вскочила, оглядываясь в поисках укрытия, но потом заметила, что к ней приближаются не лошади, а всего лишь крестьяне с запряженной волами повозкой, на которой были сложены корзины с продуктами, инструментами и одеждой. Этих людей она не боялась.

Матильда бросилась к одному из мужчин:

– Что здесь происходит?

Крестьяне уставились на нее невидящим взглядом. Так смотрят люди, которые только что оставили родину, чтобы спасти свою жизнь.

– Мы уходим в лес, потому что скоро начнется великая битва.

– Какая битва?

Ответа не последовало. Крестьяне пригнулись. Из леса, разогнав людей и животных, выскочила лошадь. Всадник, богато одетый, но безоружный, видимо, был посланником и не обратил на них внимания. Не успел он отъехать, как крестьяне погнали своих волов дальше.

В нерешительности Матильда смотрела им вслед. Может быть, ей следует бежать вместе с этими людьми? Или же нужно набраться смелости и подойти к одной из палаток – вдруг там окажется кто-то знакомый: Бернард Датчанин или Осмонд де Сентвиль? Но могла ли беременная женщина рассчитывать на сочувствие и помощь воинов, которые, готовясь к бою, обращали все свои мысли и чувства к убийству?

Матильда не двигалась, пока крестьяне не исчезли из ее поля зрения, а потом вернулась на опушку. Пока что она будет наблюдать и ждать.

Авуаза догадывалась, что Матильда упряма, но о безрассудстве, неблагодарности и корыстолюбии дочери она не подозревала. Даже если в жилах девушки течет кровь Рогнвальда и ее самой, в первом порыве гнева Авуаза с удовольствием пролила бы эту кровь. Единственным достойным наказанием за побег была смерть.

Но потом женщина все же осознала, что этим она накажет в первую очередь себя. А значит, придется ограничиться тем, что она будет избивать Матильду, таскать ее за волосы, морить голодом и снова держать ее в темнице. В какой-то момент ее воля сломается, как любая воля, которая не согнулась вовремя.

Авуаза выругалась на языке севера. Ее услышал только брат Даниэль.

– Почему ты так на меня смотришь? – фыркнула она.

– Матильда не единственная, кто с тобой не согласен. Деккур считает, что преследовать ее не имеет смысла. Он не покинет вал.

– Я не поручила бы догонять беглянку слепому человеку.

– Но и Аскульф не хочет возвращать Матильду.

Авуаза нахмурилась, только сейчас осознав, что не видела Аскульфа уже несколько часов.

Даниэль с презрением произнес:

– Он спрашивает себя, зачем ему эта строптивая молодая женщина. Разве он не племянник Рогнвальда? Разве, чтобы захватить власть, ему нужна еще и дочь этого человека?

– Глупец! – закричала Авуаза.

Наверное, Аскульфа оскорбило то, что Матильда не захотела выйти за него замуж.

– Он и вправду глупец, если не подумал об этом намного раньше, а вместо этого был всецело предан тебе и искал эту девушку.

– Ничего подобного! Он глупец, потому что Матильда не только дочь Рогнвальда, но и внучка Алена Великого. Она объединяет два народа.