Двигаясь быстро и уверенно, словно повторяя многократно отрепетированные действия, Сан Саныч оставил «спящего» на ковре подле дивана, прыгнул, оказавшись в коридоре, огляделся по сторонам, скользнул к железной двери, приоткрыл ее и на десять секунд исчез в темноте карцера. В коридор Сан Саныч вернулся, перебросив через плечо кожаный ремень с цепями и кандалами. На пороге комнаты, в которой мирно «спал» Василий, Сан Саныч задержался, подхватил перегородившую дверной проем мертвую Марину, швырнул холодное тело на диван, вошел, плотно прикрыл за собой белую дверь.

Когда Василий «проснулся», он не сразу понял, что его руки за спиной скованы наручниками, щиколотки ног также соединены вместе двумя металлическими кольцами. Стальная цепь меж ног тянется от металла на щиколотках к кожаному поясу, стиснувшему поясницу, более короткая цепочка связывает кожу ремня и браслеты наручников. Рубашка на груди у Василия разорвана. Клок мятой, провонявшей потом рубахи засунут в рот кляпом, полотняная рваная лента, обмотав нижнюю часть лица, фиксирует кляп, не позволяя его выплюнуть. Очки с переносицы исчезли. Близоруко щурясь, Василий повернул затекшую шею.

Что это за светлое пятно на диване? Василий прищурился сильнее. Марина! Покойница, которую он, Василий, сегодня утром выкупал у полупьяных служащих крематория, на ходу сочиняя невероятную байку, дабы мотивировать приобретение трупа, и параллельно отсчитывая жрецам лодочника Харона десяток зеленых бумажек с портретом мордастого американца в овальной рамке. Василий отвернулся, чтобы не видеть страшного размытого пятна с контурами человеческого тела. Закрыл глаза, постарался дышать, сопеть носом потише, чтобы свист воздуха в ноздрях не мешал слушать. И ничего не услышал. Абсолютно ничего! За закрытой белой дверью было совершенно тихо.

Между тем тишина за дверью совсем не означала, что коридор пуст. По коридору, от двери к двери, бесшумным скользящим шагом передвигался Сан Саныч. Скользил плавным зигзагом, будто на роликах. От одной двери с левой стороны к другой с правой и так далее, зигзагообразное поступательное движение вдоль коридора. Сан Саныч методично проверял замки каждой двери, но все они оказывались запертыми. Вопреки надеждам Сан Саныча, очкарик Василий был безоружен. Досадно. Быть может, за одной из дверей сокрыто оружие? Безусловно, это так, однако замки заперты, небрежный взлом, лишний шум нежелательны, а суммируя время, нужное для вскрытия всех замков отмычкой, с секундами, необходимыми для последующего подробного осмотра каждой комнаты, получишь цифру внушительную. Посему Сан Саныч ограничился беглым (в прямом смысле этого слова) знакомством с каждой из дверей. И вскоре выяснил, что, кроме комнаты с диваном и телевизором, не заперты еще типичная для спортивных помещений раздевалка и директорский кабинет в торце коридора. В раздевалку Сан Саныч лишь заглянул. Убедился, что, кроме летнего костюма богатырского размера мистера Торнадо и трех комплектов верхней одежды более скромных габаритов, в раздевалке ничего нет и потерял интерес к аскетически обставленной комнатушке. В директорском кабинете Сан Саныч задержался на минуту. Автоматы, что стояли в углу во время допроса пленника, естественно, исчезли. Вместо них в углу валялось грязное, смердящее полотенце. Не побрезговали господин Полковник и его подельники обтереть перепачканные рвотными массами лицо и грудь отключившегося Сан Саныча. Оно и понятно – человека, который при благоприятных раскладах поможет тебе разбогатеть на пять-семь миллионов долларов, подсознательно начинаешь любить, его хочется лелеять и холить, хочется поскорее снять с него наручники и рукопожатием закрепить будущую недолгую дружбу, вплоть до извлечения из якутской земли железного ящика с сокровищами. А потом можно его, любимого, и расстрелять, наградив легкой смертью.

На столе в кабинете директора лежал раскрытый «дипломат» Сан Саныча. В «дипломате» валялся использованный шприц. А рядом в стакане, окутанная белыми клочками ваты, чтобы, не дай бог, не разбилась, находилась вскрытая колба с драгоценной сывороткой. Убедившись, что ампула и шприц не исчезли, Сан Саныч покинул директорский кабинет, не удостоив даже взглядом сандалии и обрывки собственной одежды, валявшиеся рядом с креслом для допросов.

Выйдя в коридор, Сан Саныч направился к единственной из дверей, которой не коснулась его рука во время беглого знакомства с запертыми замками. То была дверь в спортзал. Проходной спортзал соединял административный коридор с коридорчиком, ведущим на улицу. В конце того коридорчика находился пост охранника-вахтера. В отличие от очкарика Васи, вахтер, известный Сан Санычу под кличкой Турист, вооружен. Об этом сболтнул господин Полковник, посмеиваясь над пленником в кресле, выполнявшем роль электрического стула. Проходя через зал, ни в коем случае нельзя вспугнуть тренирующихся спортсменов, а то рванет один из трех ассистентов искать помощи у вахтера, и, без сомнения, обученный стрельбе Турист стреножит Сан Саныча, прострелив ему коленную чашечку. Сразу, с первого выстрела, Турист не станет вышибать мозги из большой лысой головы человека, походящего на волкодава, однако от этого ничуть не легче, ибо проигрыш Сан Саныча равносилен приведению в исполнение спустя самое короткое время смертного приговора и Кеше, и Мише, его партнерам, которыми Сан Саныч рискнул во имя победы. Капризная девка победа, она для всех разная. А поражение – оно одно на всех. Сан Санычу, специалисту уходящей в седую древность скандинавской системы выживания СИСУ, лучше многих перехваленных мастеров Востока, не понаслышке была известна сия простая и жестокая истина.

Обнаженный, с пустыми руками на виду и непроницаемым, ничего не обозначающим выражением на лице, Сан Саныч вошел в спортзал. Сделав два шага, остановился, дожидаясь, пока на него обратят внимание. Трое самбистов-инструкторов и инструктируемый ими амбал, мистер Торнадо, увлеченные возней на квадратном коврике посреди спортзала, отработкой приемов в положении стоя на корточках, сиречь – в партере, заметили Сан Саныча лишь после того, как хлопнула, закрываясь, дверь за его широкой голой спиной.

– Глядите-ка, рэкетир! – Мистер Торнадо потерял интерес к инструктору, которого пытался перевести из позиции, в народе именуемой грубо «стойкой раком», в позицию, прозванную благородными борцами прошлого века французским словом «туше». – Ты чего? В баню собрался? Гы-гы-гы...

Двое ассистентов-инструкторов, до того объяснявших амбалу, как половчее ухватиться за шею стоявшего раком собрата, удивленно обернулись, и их жизнерадостный смех слился с утробным гоготом великана Торнадо.

– Я ж, елы-палы, с администрацией собрался поскандалить, чтоб мне тебя, голубчика, опосля тренировки выдали помутузить, а ты сам, голубчик, пришел! Щас я тебя, голубчик, измутужу за то, что ты меня по носу лобешником ударил, гад!

Пока мистер Торнадо, вздыхая и охая, поднимался с коврика и утирал пот со лба, его посмеивающиеся ассистенты, разминая на ходу суставы пальцев, подошли к неподвижному Сан Санычу и привычно встали справа и слева от обидчика претендента на чемпионский титул по реслингу. Нанятые мистером Торнадо тренеры-самбисты обрадовались нежданно-негаданно представившейся возможности услужить и развлечь капризного и туповатого нанимателя. Останется счастливый избранник заморских шоу-дельцов доволен, может, подкинет тренерам-поденщикам по лишней сотняжке. А то горе с ним: платит исключительно за каждый разученный прием, поштучно, и при этом за тренировку его дурные мускулистые мозги отказываются усваивать более одного-двух технических действий. И бесплатно заставляет ассистировать ему во время разминки, скупердяй. И все равно лучше пахать на Торнадо, чем подписываться на участие в боях без правил, например. Зарабатываешь на коммерческих боях не в пример больше, но здоровье – оно одно, его ни за какие деньги не купишь. Вот, к примеру, этот глупый голый рэкетир расплатится сейчас за удар Торнадо по носу здоровьем, и остаток жизни придется ему нищенствовать, клянчить на лекарства, на лечение.