в ничтожных количествах по карточкам. Мыло, свечи, керосин с началом лета также распределялись по карточкам. В городе процветала спекуляция

В июне, почти в то же время когда в Петрограде находился и Садовинский, в город вернулась княгиня Лидия Васильчикова. В своих воспоминаниях «Петроград. 1918» она передает весь ужас доведенного до крайности, разрушающегося и умирающего города:

«Мы приехали в Петербург рано утром… У выхода из вокзала мы заметили красноармейца, проверявшего документы у всех приезжающих. Стоявшую перед нами крестьянку с мешком картошки он заставил повернуть обратно. Когда пришла моя очередь, он меня сурово оглядел, развернул мой немецкий “ausweis”, увидел немецкую печать и буркнул: “Можете пройти”.

Я никогда не забуду моих первых впечатлений. Ведь мы покинули Петербург лишь год с небольшим тому назад! На главной улице города, Невском проспекте, я насчитала одиннадцать мертвых лошадей, которых никто даже не потрудился убрать. Запустение было так поразительно, что оно казалось искусственным. Я никогда не поверила бы, что буквально за несколько месяцев город смог так драматично измениться. Когда мы поехали вдоль обычно шумной набережной, безлюдность была еще более ужасающей».

Пробираясь 25 июня 1918 года по заброшенному и грязному Петрограду на Васильевский остров, на бывшую Николаевскую набережную, в здание Морского корпуса, в его родной и навсегда оставшийся в памяти светлой и яркой страницей учебы корпус, Бруно Садовинский узнавал и одновременно не узнавал любимый город. Контраст с дореволюционными временами, с тогдашним блеском и великолепием, чопорностью и торжественной яркостью, богатством и деловитостью столицы Российской империи был неизмерим.

Офицер Российского императорского флота А.Гефтер в своей книге «Секретный курьер», следующими словами вспоминал в недавнем прошлом блестящую столицу:

«Рысаки и… автомобили проносились полным ходом по широкой торцевой мостовой, взлетая как на трамплин, на крутую арку мостика у Зимнего дворца. Проносилась придворная карета. Медленно, небрежно волочили сабли гвардейцы, проходили стройные правоведы в треуголках и пажи в лакированных касках с медным шишаком. Шли девушки с гувернантками, держа на ремешке породистую собачку, стуча сапогами проходили разводящие караул огромные и серьезные гвардейцы, проносилась коляска вдовствующей государыни с седобородыми конвойцами на запятках…

Проносилась карета посла. В Зимнем дворце горели ярко зеркальные стекла, отражая лучи заходящего солнца».

Садовинский шел вдоль фасада Морского Корпуса, который выходил на Неву, ограниченный с одной стороны 11-й, с другой 12-й линией Васильевского острова. Бруно вспомнил, что до революции против крыла здания, выходящего на 11-ю линию, размещался женский Патриотический институт, а со стороны 13-ой линии размещался женский Елизаветинский институт. В его время по этому поводу кадеты шутили: «Среди двух роз сидел матрос».

По фасаду здания Морского Корпуса тянулась колоннада — белые колонны на желтом фоне. Он прошел к левой стороне здания, к парадному подъезду — подъезд был заколочен. Пришлось поворачивать за угол и идти через боковой служебный вход.

Наконец, Садовинский вышел на широкую лестницу, поднимающуюся на второй этаж в приемный зал, где прежде, располагались в ожидании, пришедшие в корпус проведать кадет, их родные и знакомые. Вдоль невского фасада здания размещался большой кабинет, бывший раньше кабинетом дежурного по корпусу. В конце коридора, он хорошо помнил, размещалась лавочка, а после поворота вдоль 11-й линии были классы и кабинет физики. Против него в коридоре — Компасный зал. Пол в этом зале выполнен из паркета в форме картушки морского компаса с указанием сторон света.

С другой стороны от фасадного коридора, вдоль крыла, идущего по 12-й линии, куда он и повернул, шел узкий «звериный коридор» с барельефами зверей, украшавших некогда носовые части парусных кораблей. Коридор этот огибал зал музея и библиотеки и соединялся с другим коридором, ведущим в Столовый зал.

С волнением в сердце Бруно вошел в Столовый зал. Сколько с ним связано воспоминаний о торжественных и радостных минутах жизни гардемарин Морского корпуса! Столовый зал занимал пространство второго и третьего этажей и имел высоту около 12 м при длине около 70 м и ширине примерно 40 м. Зал был двухсветный. Один ряд огромных окон выходил на 12-ю линию. Другой ряд окон находился напротив и выходил во внутренний двор корпуса. Пустой и запущенный ныне зал когда-то блистал нарядами первых красавиц Петербурга. Бруно вспомнил последнюю парадную встречу праздника Морского корпуса 6 ноября 1913 года. Этот яркий праздничный день запомнился ему во всех деталях.

Торжественная часть началась с парада. Весь корпус был выстроен поротно в Столовом зале. Мундиры кадет и гардемарин были начищены и блестели золотом. Винтовки, подсумки, бескозырки с ленточками — все сияло чистотой и порядком. Офицеры, стоявшие в строю, были в полной парадной форме с палашами. Перед фронтом, с противоположной стороны находились высшие чины флота и гости.

Начальник строевой части корпуса командовал: «Смирно! Для встречи слева. Слушай, на караул! Господа офицеры!». Взлетали на грудь винтовки кадетов и гардемаринов. Офицеры вздергивали «под высь» свои палаши и одновременно опускали их, и под звуки «встречного» марша все поворачивали головы налево.

Резко обрывались звуки оркестра, и звучал голос директора корпуса: «Здравствуйте гардемарины и кадеты!». Строй на мгновение замирал, набирая в легкие воздух и выдыхал: «Здравия желаем, ваше превосходительство!».

«К церемониальному маршу, на дистанцию двух линейных. Первая рота…» — раздавалась команда командующего парадом. Затем:

«Первая рота, — раздавался голос уже ротного командира, и, наконец, голос отделенного начальника: «Первый взвод, равнение направо, шагом… марш!».

Бруно почувствовал, как содрогнулся пол Столового зала от первого шага сотен человек, и в ушах, зазвучала музыка корпусного марша. Он вздрогнул, сбрасывая такое явственное наваждение. Именно под звуки марша Морского корпуса взвод за взводом проходили гардемарины, кося глазами направо — на начальство. В этот момент офицер перед взводом вздергивал ввысь палаш и потом опускал его перед собой. Такие минуты кадетам и гардемаринам запоминаются на всю жизнь! Бруно не являлся исключением.

Сохранились воспоминания нескольких выпускников Морского корпуса об этом последнем, торжественном праздновании Дня корпуса в предвоенном 1913 году.

Участник этих торжеств кадет 6-й роты С.С.Шульц, исключенный в последствии за снятие красного флага со здания корпуса 24 апреля 1917 года, вспоминал этот праздничный день (воспоминания написанный в 70-е годы, изданы в сборнике «Морской кадетский корпус в воспоминаниях воспитанников». А.Ю.Емелин. СПб.: БЛИЦ, 2003):

«После парада… традиционный обед. На столах около каждого прибора красиво отделанное меню. С одной стороны список блюд: суп консомэ с пирожками, пожарские котлеты, гусь с яблоками, мороженное. С другой стороны меню — музыкальная программа, исполняемая оркестром во время обеда. А на столе кружки и серебряные кувшины с гербами морского корпуса. Они, правда, на кадетских столах, в отличие от