Извилистая дорога, ведущая к самому высокому пику в заповеднике, удивила меня хорошим состоянием покрытия. Недавние бури поломали ветви многих деревьев, но лесные жители, чьи хижины и плетеные изгороди виднелись тут и там сквозь придорожную листву, быстро растаскивали их на дрова.

Мы проезжали мимо женщин, закутанных в цветастые сари и гуськом шедших по обочине со связками хвороста на головах. С ними были маленькие дети, и каждый ребенок тащил сук или пучок прутьев соразмерно своим силам.

После дождей парк буйно пошел в рост. Сорная трава вдоль дороги была уже высотой по плечо, лианы сетью оплетали стволы и ветви деревьев, а в сырой тени благоденствовали мхи, лишайники и грибы. Россыпь темно-синих, розовых и по-вангоговски желтых цветов пробивалась через ковер из перепрелых опавших листьев. Мокрые ярко-красные листья устилали дорогу, подобно цветочным лепесткам перед храмом в праздничный день. Воздух был насыщен запахом перегноя и влажной коры, исходившим отовсюду: от земли, древесных стволов, лиан и сочной поросли в подлеске.

Посреди дороги устраивали шумные сборища обезьяны, которые разбегались при звуке мотоциклетных моторов и, забираясь на ближайшие валуны, бурно возмущались нашим вторжением. Когда одна особо крупная обезьянья стая с агрессивными воплями отступила к деревьям, я начал испытывать некоторое беспокойство. Абдулла это заметил и не удержался от столь редкой для него улыбки.

Абдулла был самым бесстрашным и самым надежным из всех известных мне людей. Строгий к другим, он был еще более строг к самому себе. А его спокойная, неколебимая уверенность была предметом восхищения или зависти для всех нас.

Его широкий лоб нависал над вечно изогнутыми вопросительным знаком бровями. Всю нижнюю половину лица, за исключением рта, покрывала густейшая черная борода. Глубоко посаженные глаза цвета меда на терракотовом блюде всегда были грустными – слишком грустными и добрыми, чтобы гармонично сочетаться с широким прямым носом, высокими скулами и твердо сжатым ртом, в целом придававшими его лицу довольно свирепое выражение. Он отрастил длинные волосы, которые ниспадали на широкие массивные плечи, подобно гриве Самсона, питающей силой его руки и ноги.

Все в нем – лицо, стать и нрав – делали Абдуллу прирожденным лидером, и люди с готовностью шли за ним в бой. Но нечто в его характере – скромная сдержанность или осторожная мудрость – отвращало его от власти, на которую он вполне мог бы претендовать в Компании. Многие братья уговаривали, даже умоляли его взять власть в свои руки, но он упрямо отказывался. И это, как водится, побуждало их к еще более активным уговорам.

Я ехал рядом с ним через джунгли, испытывая любовь к этому человеку, а также страх за него – и страх за себя, если я когда-нибудь его потеряю. О чем я совсем не думал в те минуты, так это о своих ранах и о возможных последствиях недавней схватки – как для моего тела, так и для моего рассудка.

Когда мы добрались до покрытой гравием парковочной площадки у подножия горы и заглушили моторы, в голове у меня прозвучал голос Конкэннона: «Дьявол пришел по твою душу, дружок!»

– Ты в порядке, Лин?

– Да.

Оглядываясь вокруг, я заметил телефон на прилавке магазинчика:

– Может, нам еще раз позвонить Санджаю?

– Да. Я так и сделаю.

Он говорил по телефону минут двадцать, отвечая на многочисленные вопросы мафиозного босса.

Здесь, под прикрытием горы, ветра не ощущалось. Единственным строением близ парковки был небольшой магазин, торговавший прохладительными напитками, чипсами и сладостями. Продавец, юноша со скучливо-сонным выражением лица, периодически помахивал бамбуковой тросточкой с привязанным платком, отгоняя полчища мух, которые поднимались в воздух, но через пару секунд снова облепляли покрытый сладкими пятнами прилавок.

Кроме нас, здесь не было приезжих, и никто не спустился с горы, что меня вполне устраивало. Боль пульсировала по всему телу, и этой двадцатиминутной передышки мне едва хватило на то, чтобы немного прийти в себя.

Но вот Абдулла повесил трубку и знаком пригласил меня следовать за собой. У меня не хватило духу сказать ему, что я сейчас слишком слаб для восхождения, – иногда за отсутствием физических сил ты держишься только на волевом усилии и на боязни потерять уважение любимых тобой людей.

На первый уступ горы мы поднялись по крутым, но добротным каменным ступеням. Здесь находилась просторная пещера, арочный вход в которую охраняли коренастые колонны на массивном гранитном постаменте. В глубине пещеры располагалось святилище.

Продолжая подъем по тропе, мы достигли еще одной, самой большой и впечатляющей из всех здешних пещер. В скальных нишах слева и справа от входа стояли две гигантские статуи Будды – каждая в пять человеческих ростов. Статуи на удивление хорошо сохранились, хотя и не были защищены никаким ограждением.

В следующие двадцать минут подъема мы миновали десятки других пещер и наконец вышли на просторную террасу, где тропа расширилась и разветвилась на несколько хорошо утоптанных дорожек. Но это была еще не вершина.

По аллее меж высоких стройных деревьев и цветущих лантан мы добрались до вымощенного беломраморными плитами храмового дворика под куполом, поддерживаемым колоннами. Это капитальное сооружение завершалось небольшой и скромной усыпальницей святого. Высеченный из камня длиннобородый старец задумчиво – и, пожалуй, не без грусти – смотрел на окружающие джунгли. Абдулла остановился, озираясь, посреди крытого мраморного дворика. Он положил руки на пояс, в глазах теплилась улыбка.

– Особенное место? – спросил я.

– Да, братишка. Здесь Кадербхай прошел бо́льшую часть своего обучения у мудреца, у Идриса. Мне также выпала честь присутствовать на некоторых занятиях.

Какое-то время мы постояли в молчании, размышляя о покойном Хане, о Кадербхае, и у каждого из нас был свой набор воспоминаний, с ним связанных.

– Долго нам еще идти?

– Здесь уже недалеко, – сказал он, разворачиваясь, – но это самая сложная часть подъема.

Цепляясь за ветки, траву и лианы, мы начали взбираться по узкой и крутой тропинке, которая вела к вершине. В сухой сезон это было бы не так уж сложно: уступы и торчавшие из земли камни создавали вполне надежную опору для ног. Совсем другое дело – карабкаться в сумерках по скользкой, размытой дождями тропе.

Примерно на полпути нам встретился юноша, спускавшийся с горы. Уклон в этом месте был особенно крут, и мы никак не могли с ним разминуться, так что пришлось сползать обратно на несколько метров и там закрепляться, держась за какие-то чахлые кустики.

Юноша нес большую пластиковую канистру для воды. Съезжая вниз мимо нас, он был вынужден хвататься за наши рубашки, и мы в свою очередь его придерживали.

– Веселенькое дело! – промолвил он на хинди с дружелюбной улыбкой. – Вам принести чего-нибудь снизу?

– Шоколада! – крикнул Абдулла вслед юноше, который продолжал скользить по тропе и уже скрылся за окаймлявшей ее растительностью. – Я забыл купить шоколад! Потом расплачусь!