Мисс Спэрроу побагровела так, что обычно белоснежная кожа ее лица слилась по цвету с ярко-рыжими волосами:

– Умничаем, Бутина?! – вскипела она. – Тогда, наверное, тебе нужно еще время на сегрегации, подумать о своем поведении, да?

– Нет-нет, мисс Спэрроу. Это так, мысли вслух. Знаете ли, за месяц одиночки прорвало. Давайте ваш документ. Только можно мне копию, пожалуйста. А то у меня адвокаты строгие. Требуют, чтобы я им все документы показывала, которые подписываю. Отвратительные ребята, знаете ль, – пожала плечами я. – Тогда я его обязательно подпишу.

Я, конечно, лукавила. Мне нужен был этот документ. Кровь из носу был нужен, чтобы, когда все закончится, показать его миру. Чтобы все-все видели, как людей шантажируют, запугивают месяцами в одиночных камерах, лишая их права даже просто разговаривать друг с другом, что уж говорить про общение с прессой. «Интересно, – думала я, – что скажут знаменитые американские правозащитники, тщательно, за щедрую плату Госдепартамента выискивающие даже самые ничтожные нарушения в российской системе правосудия. Ибо сказано в Евангелии от Луки: „Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего“.»

– Мы подумаем, – резко сказала она. – Заберите ее обратно! – крикнула она надзирателю.

Еще через неделю меня снова привели в школьный класс. Мисс Спэрроу сообщила мне, что я получу копию документа для адвокатов.

Увидев этот документ, Альфред позеленел от злости:

– Это же незаконно! Никто не имеет права лишить человека права слова. У нас же демократия, конституция, – возмущался он.

– Альфред, я подпишу этот документ, – ответила я. – Это очень важно. А ты сохрани его, ладно? Когда я буду на свободе, мы с тобой его обязательно покажем всему миру, но нам никто не поверит, если это будет просто напечатанный текст, не скрепленный подписями сторон.

Понимая рациональность моей аргументации, он тяжело вздохнул, но разрешил мне заключить с тюрьмой «контракт», делающий меня на три месяца немым созданием.

Аманда

Администрация тюрьмы свое слово сдержала. После заключения контракта меня перевели на общий режим. Я лишь изредка показывалась из своей камеры, забирала поднос с едой и уходила обратно. На любые попытки завязать со мной разговор я только извинялась и говорила, что у меня контракт. Что такое «контракт», в тюрьме знали все. Я была не первым заключенным на особых условиях. Это была стандартная практика, только условия контрактов с заключенными были разными: кому-то запрещалось громко шуметь, а в моем случае – разговаривать в принципе. Не знаю, чего больше боялась тюремная администрация – того, что информация о происходящем за бетонными стенами и железными дверями просочится наружу, или того, что все закончится новым протестом заключенных в мою защиту. Мне было разрешено разговаривать по телефону, так что это было единственное время, когда окружающие слышали мой голос.

Пару месяцев спустя на пороге моей камеры возникла молодая девушка, обнимавшая толстый синий учебник для подготовки к тесту, по которому мы с Чикитой учили математику и американскую демократию.

– Эй, – робко, чуть не плача, позвала она меня, – у меня тест через два дня. Я слышала, что ты в математике шаришь. Можешь помочь, пожалуйста?

Я посмотрела на несчастную девушку, и мое сердце зашлось от жалости к ней. «Они же опять отправят меня в одиночку. Я не могу этого сделать. Я лишусь дневного доступа к телефону и снова смогу звонить родителям только по ночам. Но если я ей откажу, она же не сдаст этот чертов тест», – думала я.

– Не могу, – помотала я головой. – Прости.

Девушка исчезла, прикрыв за собой дверь моей камеры. Я осталась один на один со своими мыслями. Пытаясь отвлечься, я решила почитать, я как раз остановилась на самом интересном месте переданной от отца Виктора книги – сборника бесед преподобного Серафима с Н. А. Мотовиловым о цели христианской жизни:

«Так-то, ваше Боголюбие, все, о чем бы вы ни попросили у Господа Бога, все воспринимаете, лишь бы только было во славу Божию или на пользу ближнего, потому что и пользу ближнего Он же к славе Своей относит, потому и говорит: „Вся, яже единому от меньших сих сотвористе, Мне сотворите“ (Мф.25:40). Так не имейте никакого сомнения, чтобы Господь Бог не исполнил ваших прошений, лишь бы только[20] они или к славе Божией, или к пользе и назиданию ближних относились».

Перед глазами возникли заплаканные глаза девочки с синей книжкой.

«Господи, – подумала я, – сокрой от глаз этих страшных людей то, что я собираюсь сделать».

Я закрыла книгу, слезла с бетонной кровати и высунула голову в коридор. Девушка сидела спиной ко мне за обеденным столом над раскрытой книгой, двумя руками обхватив голову с черными густыми кудряшками.

– Эй, – тихо позвала ее я. – Я помогу тебе.

Так в моей жизни появилась Аманда, а в моей камере первая контрабанда – толстый синий учебник, который я прятала под матрасом при обходах надзирателей. Так я стала настоящей преступницей, нарушившей контракт с администрацией тюрьмы.

Двадцатилетняя девушка-латиноамериканка была чем-то похожа на Мальвину из знаменитого советского фильма «Буратино» – с таким же детским личиком, большими глазами и алыми губками, только кареглазая и с черными длинными кудряшками вместо голубых волос. Аманда с четырнадцати лет была проституткой, а в тюрьму угодила за помощь своему сутенеру и, как она всегда говорила, ее единственной настоящей любви, в распространении наркотиков. Девушка рано осталась одна в этом огромном жестоком мире, отец исчез в неизвестном направлении, и мать перебралась через границу из Мексики в Соединенные Штаты, чтобы найти работу и построить новую жизнь – американскую мечту с домом, садиком и машиной в кредит. Как и у многих иммигрантов, все получилось не так, как планировалось, мать едва сводила концы с концами, работая уборщицей по найму. Со временем она нашла себе сожителя, который оказался чрезмерно неравнодушен к ее подрастающей дочурке. Испытав немалое количество насилия со стороны отчима, больше, на мой взгляд, чем может вынести человек, она ушла из дома и оказалась на улице, без образования и средств к существованию. И попала в цепкие лапы сутенеров. Шесть с хвостиком лет работы в древнейшей профессии закончились для нее тюрьмой.

Аманда очень хотела учиться, но из школьной программы у нее было не больше трех классов, а усидчивость точно не была ее коньком. Так что задача по подготовке девушки к тесту, ориентированному на старшеклассников, была не из легких. Начинать с азов она не желала, требуя, чтобы я немедленно объяснила ей математические функции и уравнения с двумя неизвестными.