Сидевшие за столом согласно улыбнулись. Молодой человек не сразу понял, кто из них француз, а кто патологоанатом.

— Нет, я приехал на такси, — сказал господин с коротко стриженными седыми волосами. Он свободно говорил по-русски, но произношение выдавало иностранца.

— Хочу представить вам нашего юного приятеля, — Семен Семенович выжидающе взглянул на спутника.

— Дыгало, Виктор Петрович, — поклонился тот и после короткой паузы добавил: — Архитектор.

— Мишель Бюсьер, журналист. Рад знакомству! — тон француза был доброжелательным, а взгляд — холодным и недоверчивым. Только тут Виктор Петрович пригляделся к нему: серо-голубые внимательные глаза, смуглая кожа, крупный нос, длинный острый подбородок. «Неужели это и есть типичный француз? Мне казалось, они мягче. А у него такой решительный вид бунтаря, словно он готов ради своих убеждений разделить участь Робеспьера! — мелькнуло в голове у молодого человека. — Этому делу как раз такие личности нужны. Иначе главнейшую проблему не решить! Мишель совершенно не похож на западного журналиста. Его баррикады ждут, а не заметки о работе Думы или тенденциях в современной моде!

— Леонид Андреевич Раздуваев, врач, — неторопливо представился тучный мужчина, приглядываясь к Виктору Петровичу, который про себя недовольно подумал: «Чего это он меня изучает?» — Присаживайтесь, господа, к столу. Угощайтесь. Мысль, возникшая у меня этим утром, может, и не новая. Впрочем, все новое — хорошо забытое старое. Так что мысль, вполне возможно, не моя, а давно прочитанная у кого-то, оставившая след где-то в глубинах разума. Поэтому готов к беспощадной критике. Но с уверенностью заявляю: чтобы наконец приступить к работе, необходимо определить основу исследования. Уж очень все общо: смоделировать существо будущего. Это почти то же самое, как если бы Юрий Долгорукий, основав в Х11 века Москву, поставил приближенным новую задачу: спроектировать реактивный самолет, чтобы использовать его по маршруту Москва — Константинополь. На него смотрели бы как на больного! Меня интересует наш проект, но главный вопрос — с чего начать. Кто научный руководитель? У каждого из нас свои соображения на этот счет. Так вот, чутье подсказывает мне, что каждый должен пойти своим путем. Не озираясь на коллег, необходимо исследовать проекцию будущего. Она будоражит сознание каждого участника этих опытов. Меня увлекают идеи русского исследователя Бориса Диденко. В своей монографии «Цивилизация каннибалов» он убедительно доказывает неоднородность нынешнего человечества. Существование в нем как бы двух различных видов, идущих от двух разных предков. Один тип — это суперанималы, сверхсильные животные, нелюди, до сих пор несущие в себе мощный импульс злодейства и коварства. К ним близки суггесторы, изворотливые, готовые на любое преступление. Второй тип — это неоантропы. С потенциалом нравственности и творчества. К ним примыкает тип диффузный, переходный, подверженный доброму внушению. Мне хотелось бы получить точные методики их опознания и сортировки. И уж тут я не остановился бы перед самыми крайними мерами селекции, оздоровления и совершенствования человека. Вплоть до того что если вредный вид не подался бы генетической коррекции, я бы нашел решение истребить его полностью и окончательно.

— Страшновато… — француз сострил шутливую гримасу. Лично я увлечен идеей превращения человека в автотрофное существо. Послушайте, вам должно быть любопытно. Именно растения, этот древнейший вид служит фундаментом всего живого, его основой. Они были первыми носителями жизни. У них не было пищи — и они научились питаться элементарными составляющими среды и энергией солнечного света. Ученые назвали их автотрофами — самопитающимися. К ним еще принадлежат некоторые бактерии. Остальные существа — гетеротрофные, они включены в пищевую пирамиду взаимного пожиранию, на вершине которой взгромоздился нынешний человек, этот по выражению Гердера — «наивеличайший убийца на Земле». Следующий виток эволюционного развития человека связан, на мой взгляд, с достижением им автотрофности. Я мечтаю, чтобы этот видоизмененный человек начал питаться лучистой энергией. Лучи солнца, свет звезд, волны далеких галактик, потенциал черных дыр Вселенной — вот питательный ресурс нового вида, неисчерпаемая энергия вечной жизни. Впрочем, эту идею высказал еще в двадцатых годах прошлого века академик Вернадский. Я довожу ее до логического конца и хочу начать широкую пропаганду. Возможно, мы сумеем ассимилировать лучистую энергию через кровь, ведь формула нашего гемоглобина как будто провиденциально очень близка к чудесному составу хлорофилла растений, при помощи которого они превращают солнечный свет в свои ткани. И я уже начал трудиться… Но если перед нами стоят теоретические, научные задачи, и в их решении мы относительно свободны, то для эффективной исследовательской работы нужны деньги. И вы, видимо, надеетесь, что я их для всех добуду. Так?

— Да, точно! — бросил Химушкин.

«Какой-то несбыточный бред!» — подумал Дыгало.

— У меня, однако, в этом нет уверенности. Сегодня западная публика убеждена, что в России свободных денег гораздо больше, чем в Европе. Кроме того, получается парадокс: мы хотим найти деньги у людей, против которых затеваются эксперименты. Если объявить публике: «Дайте деньги для собственного исчезновения!» — что тут соберешь, кроме тысячи оплеух?

— Но мой проект тебе понравился? — спросил Раздуваев.

— Да, интересно. Однако как под него найти инвестора? Капитал? И не малый! Если нет собственных ресурсов, то идея выглядит как утопия мизантропа. Или мой вариант — человек-дерево, человек-куст, березовый лист, бутон… Прошу прощения, с такой фантазией никуда не сунешься. Натолкнешься на приговор, — русская афера или бред сумасшедшего.

— Конечно, массовому сознанию это будет представляться именно так. А мы, хм-хм, и не ждем восторгов, — усмехнулся Семен Семенович. — У нас своя правда. Мы убеждены, что род людской завершает свое присутствие на Земле. С нашей помощью или без нее через несколько десятков поколений он начнет исчезать. А тогда уже времени не хватит себя перелицовывать. Вот в чем дело. Двести тысяч лет назад, если бы неандертальцу пришла в голову идея создать новое существо, пещерные люди тут же съели бы его. Но какая-то сила создала человека помимо них! Или возьмем времена Александра Первого. Кто тогда посмел бы помечтать о мобильном телефоне? Шизик! Чудак! Сумасшедший! А прошло-то всего около двухсот лет, и теперь без него жизнь трудно себе представить. Так что меня совершенно не смущают упреки в утопичности. Кто не заглядывает в будущее, тот не видит настоящего, а живет прошлым.

— Господин Химушкин, а что вы собираетесь делать? — улыбнулся Леонид Андреевич. — Каким вам видится будущее человечества? Ведь обещали поведать…

В ординаторской, среди скромной, обветшалой мебели, потертых обоев и мокрой одежды, развешанной по стульям, господин Химушкин стал излагать концепцию, с которой за час до этого знакомил молодого человека. О «переносе» разума на жесткий диск он говорил с истинным вдохновением. Дыгало даже удивлялся его красноречию и продуманности деталей. Ему нравилось будущее существо. И все-таки Виктор Петрович не хотел приступать к работе над ним. Его влекло другое. Хотелось побыстрее сбежать и остаться одному. Химушкин явно досадовал, что француз не спешит с поиском спонсоров. Впрочем, он так и не решился прямо обратиться к господину Бюсьеру с просьбой о деньгах. О том, что он сделал Дыгало предложение возглавить лабораторию, тоже ничего сказано не было.