— Здесь лучше.

Он оглянулся назад, на дорогу, по которой мы поднимались. Далеко позади игрушечные разноцветные крыши Араховы струились водопадом вниз с горы. Нико повернулся ко мне с таким видом, словно его что-то удивило.

— Здесь ничего нет. Денег нет. Но здесь лучше. Арахова — моя деревня. — Снова удивленный взгляд. — Вы думаете, я сумасшедший? Вы-то из Лондона — там денег много. Но ведь все греки слегка помешанные? Но вы думаете, я дурак, раз уехал из Афин?

— Некоторое божественное безумие в греках, которые мне встречались, действительно наблюдается, — рассмеялась я. — Но ты не сумасшедший, Нико. Здесь и впрямь лучше, есть ли деньги, нет ли. И я не из Лондона. Я живу далеко от него, в деревне, как и ты.

— В такой, как Арахова?

Он был сильно изумлен. Я уже давно обнаружила, что Англия для греков означает Лондон и только Лондон. Огромный, с золотой мостовой, с гиацинтовыми вратами.

— Не совсем.

— Но она ваша деревня, как Арахова — моя.

Я сказала:

— Не совсем, Нико. Боюсь, мы уже не умеем так ощущать свою родину. А далеко то место, к которому мы направляемся?

— Направляемся?

— Идем. Место, где погиб Майкл.

Я понизила голос, глядя в спину Саймона, который вместе со Стефаносом шел в нескольких ярдах впереди.

— Час, может, больше. Оно ближе к Дельфам, чем к Арахове. Это… Не знаю слова… пустое место.

Нико сделал жест, словно копал.

— Впадина?

— Да. Это. Впадина, где камни упали к подножию скалы. Дедушка знает путь. Он говорит, что она выходит на северо-запад… это от Дельфов и Араховы к Амфиссе. Дорога же идет вдоль гор, потом мы сойдем с нее и полезем вверх к скалам, где впадина. Наверное, там много-много лет назад была звериная тропа, теперь нет. Не знаю, как далеко. Я там никогда не был. Это мой дедушка знает путь. Устала?

— Нет. Ужасно жарко, но я не устала.

Нико внимательно меня оглядел:

— В Греции женщины очень сильные.

Я вспомнила кафешки, которые целыми днями укомплектованы жизнерадостными бездельниками мужского пола.

— Полагаю, им приходится быть такими, — заметила я.

— О да. — Нико предпочел меня не понять. — В Греции мужчины упрямые. Очень упрямые.

Каким-то образом в это мгновение красота Нико в самом деле сделалась очень упрямой. Его чванливая походка и взгляд, которым он меня одарил, похоже, были попросту приглашением к словесному препирательству, столь обожаемому мужчинами Средиземноморья. Но играть в непонимание можно и вдвоем. И я бодро заявила:

— Значит, если тень Ангелоса встанет у нас на пути, я вполне могу на тебя положиться, Нико.

— Как? — И он тут же зашагал нормально. — Ах да. Конечно. На меня вы можете положиться. Видите ли, я должен его убить. Он помог убить сына брата моего прадедушки Паноса, поэтому я обязан его убить. И… — Чванство снова уступило дорогу присущему Нико юному и безыскусному задору: — Это нетрудно, он же старый, а я молодой.

— Да, ему, наверное, все сорок, — согласилась я. — А сколько тебе лет, Нико?

— Семнадцать.

Я решила польстить ему:

— Правда? Я думала, ты гораздо старше.

Очаровательная улыбка озарила его лицо.

— Честно? Вы честно так подумали? А сколько лет вам, красивая мисс?

— Нико! Как тебе не стыдно! Мне двадцать пять.

— Такая старая? Но вы совсем не выглядите на двадцать пять, — добавил он великодушно. — Это хороший возраст, согласны? Дайте-ка руку, мисс, здесь очень крутая дорога.

Я засмеялась:

— Ну, уж не настолько я стара, Нико. И я совсем не устала. Просто жарко.

Жара и в самом деле стояла ужасающая. Мы поднимались на север, солнце было справа и отбрасывало на белые скалы острые и темные, как графит, тени. Тропу, по которой мы шли, можно было только из вежливости считать дорогой. Она спускалась по склону огромной горы; крутизной она не отличалась, но была уж очень неровной, да и камни на ней попадались острые. Деревья давно остались позади, и голая гора — ни сосны, ни кипариса — гигантским ослепительно-белым крылом тянулась с высокого темно-синего неба вниз к пересохшему руслу реки, лежащему в глубине слева от нас. За ломаной линией мертвого потока вздымалась другая гора, перечеркнутая на сей раз глубокой кобальтовой тенью. Высоко-высоко, так, что глазам было больно смотреть, висели три птицы — они медленно кружили, не шевеля крыльями: будто марионетки на невидимых нитях. Мне послышалось их легкое мелодичное курлыканье. Ничто больше не нарушало тишину — лишь наши шаги да дыхание.

Упершись в стену обрушившихся камней и щебня, дорога кончилась. Поколебавшись, Стефанос, который шел впереди, обернулся к следовавшему прямо за ним Саймону и что-то сказал, указывая на каменную баррикаду.

Похоже, произошел оползень: огромный поток красной и охристой земли, съехав вниз с гигантского крыла, тут же замерз. Обломки камней и белые известковые плиты прорезали преграду. Ниже по склону она расходилась веером, напоминая дельту красной реки. Повсюду в беспорядке были раскиданы исполинские камни — словно разгневанный бог швырнул их специально, дабы остановить узкий водный поток.

Стефанос свернул в сторону — нас ждал подъем по крайне тяжелому и крутому склону вдоль оползня.

— Это здесь мы оставляем тропу? — спросила я.

Саймон обернулся:

— Нет. Мы по ней и идем. Просто этот хлам лежит прямо на тропе. Надо лезть за Стефаносом — там неподалеку есть место гораздо безопаснее.

— Вероятно, большущая буря была, — прокомментировала я, обозревая потоки камней и гигантские валуны далеко внизу.

— Не буря. Землетрясение, — пояснил Саймон и засмеялся, увидев выражение моего лица. — Да, как-то забываешь о таком. Я же говорил, это свирепая страна. А тут местечко наихудшее из всех. В этих краях даже существует своя история подземных толчков. Чудо заключается в том, что от любой гробницы или храма всегда остается стоять одна-единственная колонна. Управишься сама?

— Да, спасибо. Не надо мне помогать, Саймон. Нам с Нико нельзя падать духом.

— Конечно, и мне, наверное, тоже… Сюда. Здесь пройдем. Дорога на вид довольно прочная, но будь осторожна.

Мы медленно полезли вверх по детриту, оставшемуся после землетрясения. Чуть выше я увидела над нами место, откуда упал, отколовшись, целый кусок скалы. На месте раскола зазубрины были острыми, как стрелы, а крошечные каменные кусочки валялись в куче нанесенной темно-красной земли. Мы перебрались через этот труднопроходимый склон и спустились уже на чистую тропу.

— По-видимому, Сотрясатель Земли перевернулся во сне, — сказала я, — и, как мне кажется, не так давно. Трещины на вид свежие, правда?