Чрезвычайно интересны и глубоки замечания Половцовой о конкретности всеобщих понятий (notiones communes) протяжения и мышления. Понятия атрибутов, пишет она, образуются не индуктивной абстракцией — «не отвлечением некоторого общего свойства от единичных вещей», или иными методами «релативистической логики». Спинозовские атрибуты могут быть поняты лишь при условии полнейшего «отвлечения от всех свойств единичных вещей»[480]. Ни одно свойство тел либо идей не должно приписывать in suo genere бесконечным атрибутам субстанции. Атрибуты протяжения и мышления не имеют ничего общего с единичными вещами, но сами суть нечто конкретно-общее для всех этих вещей.

Я нахожу эти выкладки Половцовой логически безупречными. Далее оставалось сделать всего-то один, финальный шаг — понять атрибуты субстанции как конкретные формы действия законов природы, диктующих единичным вещам «порядок и связь». Одни и те же законы природы совершенно по-разному выражаются в материальном и идеальном своем «инобытии». Этот момент разности — бесконечное разнообразие действий субстанции на себя самое, как Природы порождающей (naturans) и, вместе с тем, порожденной (naturata), — и схватывается понятием атрибута.

Что до уничтожительной критики, которой Половцова подвергла вульгарное понятие «природы» у Франка (тот вслед за Авенариусом приписывал это понятие «раннему» Спинозе), то к ней мне нечего добавить. Эта «натуралистическая» интерпретация Спинозы, и впрямь, «полнейший абсурд»[482]. Непредвзятый читатель Спинозы без труда увидит, что его «Natura» есть нечто совершенно отличное от «Природы» в обычном смысле слова. Эту нашу Природу (= Вселенную) Спиноза счел бы, в лучшем случае, одним из бесчисленных модусов своей Натуры, этой равной Богу субстанции.

IV

Параллелизм модусов и атрибутов субстанции. Возражения Чирнгауса. Несоизмеримость бесконечного с конечным. «Объективный» параллелизм субстанции и интеллекта в свете дефиниции бесконечного множества у Кантора. Субстанция как континуум атрибутов и счетное множество модусов. Несоизмеримость этих двух форм актуально бесконечного.

Одна из самых коварных, чреватых ошибками тем в спинозоведении — так называемый «параллелизм», то есть одинаковость порядка и связи модусов в бесчисленных бесконечных атрибутах субстанции. Сам этот геометрический термин нельзя назвать вполне удачным. Да, у Спинозы речь идет о равнозначности выражений одной и той же сущности, но все выражения эти лежат, так сказать, в разных «плоскостях». Всякий атрибут субстанции «в своем роде бесконечен» и постигается интеллектом «через себя». Отношение между модусами, выражающими одну и ту же вещь (причину) в двух разных атрибутах субстанции, — например, между человеческим телом и духом как идеей этого тела — аналогично отношению между геометрической кривой и описывающим ее алгебраическим уравнением. Разве математики говорят в этом случае о «параллельности» уравнения и кривой? Во всяком случае такая «параллельность» абсолютно разных выражений одной и той же математической «вещи» (величины) не имеет ничего общего с тривиальной параллельностью двух лежащих в одной плоскости прямых. Тут уместнее другой математический термин — «эквивалентность», или «равномощность».

Половцова неодобрительно относится к разговорам о «параллельности» атрибутов и модусов субстанции — состояний (affectiones) нашего духа и тела, в частности, — ибо за ними, как правило, прячется дуалистическое толкование отношений между мышлением и протяжением. Нечасто кто-то решается, как Эрнст Кассирер (Е. Cassirer), напрямую упрекать Спинозу в скрытом дуализме. Большинство ограничивается «параллелистскими» экивоками. Тем не менее, Половцова признает, что есть смысл «говорить, если угодно, о параллелизме» идей и вещей, или объективно (objective) и формально (formaliter) данных сущностей[483].

Тут, однако, имеется трудность, отмеченная еще в письме Чирнгауса [Ер 65]. Почему, спрашивается, дух не воспринимает соответствующих ему и его телу модусов в иных атрибутах субстанции? Спиноза на это отвечал, что всякая вещь выражается в бесконечном интеллекте Бога бесчисленными идеями, или, что то же самое, вещь имеет не один только дух, но бесчисленное множество душ [Ер 66]. Объектом всякой идеи, или духа, является только один какой-либо модус субстанции, и ничего более. Дух может воспринимать лишь те вещи, которые действуют на него (прочие идеи) или на его объект (в частности, тело), или же те, на которые действуют сам дух и его объект. Но между модусами разных атрибутов не бывает подобной деятельной, каузальной связи, значит и их «объективные сущности» — души — тоже никоим образом не могут быть связаны, не воспринимают одна другую.

Если бы дело обстояло так, возразил Чирнгаус, атрибут мышления пришлось бы признать «простирающимся много шире (latius), чем прочие атрибуты» [Ер 70]. Ведь если каждому модусу всякого атрибута субстанции соответствует особая идея интеллекта в атрибуте мышления, то число модусов мышления, идей, оказывается бесконечно бдлыиим, нежели число модусов любого иного атрибута субстанции. И даже ровно вдвое большим, нежели сумма всех модусов всех прочих атрибутов, учитывая, что каждой идее в атрибуте мышления соответствует особая «идея идеи» (idea ideae), или «рефлективная идея» (idea reflexiva).

Половцова еще более усугубляет данное «нарушение параллелизма», указывая, что интеллект ставится Спинозой «как бы в параллельное отношение» к самой субстанции со всеми ее бесконечными атрибутами. Интеллект «объективно» выражает сущность субстанции, всех ее атрибутов и каждого ее модуса в отдельности. При этом «формально» интеллект — всего-навсего модус одного из атрибутов субстанции!

Этот гордиев узел противоречий Половцова разрубила, заявив, что для Спинозы вопрос о числе применительно к бесконечным реальностям, таким как интеллект Бога или его атрибуты, лишен всякого смысла. Вещи бесконечные нельзя мерить не только числами, но и иными количественными категориями, выражающими конечные величины: шире — уже, больше — меньше[484].

Чирнгаус и прочие не сумели уяснить себе природу бесконечного, его несоизмеримость с конечным.