— Да — прямо в набор.

— На шестую полосу, — подсказал осведомленный безумец. — Там дырка.

— Откуда вы знаете?

— «Заботники» все знают.

— Да, на шестую. Немедленно!

— Хорошо! — кивнула она, по суровому голосу шефа сообразив, что бумажку надо немедленно бросить в корзину.

— Спасибо! — Глаза старика благодарно повлажнели. — Человечество вас не забудет. Берегите себя!

— Постараюсь.

— После публикации обращения у вас будут неприятности. Могут угрожать, вредить, мстить, возможно, убьют. Спрячьтесь! Уезжайте! Вам есть куда скрыться?

— Да, пожалуй. Поеду в Тихославль.

— Отличное место! Один из филиалов Шамбалы. Есть мнение: именно там сакральный центр земли.

— Что вы говорите!

— Да. Хотя лично я сомневаюсь. Когда опасность минует, я вас извещу.

— Каким же образом?

— Геннадий Павлович, вы, вероятно, так и не поняли, с кем имеете дело.

— Кажется, понял. Вы «заботник».

— Правильно!

Николай Николаевич встал и поклонился, приложив скрещенные руки к груди. При этом он сцепил вместе большие пальцы, а остальные растопырил наподобие крыльев. Получилось что-то вроде птицы.

— Запомнили? — спросил псих, шевельнув пальцами.

— Что?

— Жест.

— О да!

— Это сакральный символ Космического Орла. Если умру, моего преемника узнаете по этому знаку. Но в контакт вступите после того, как он пошевелит левым крылом. Не раньше. Левым! Не представляете, сколько теперь развелось самозванцев! Прощайте…

На пороге «чайник» остановился, оглянулся, подмигнул Скорятину и вышел.

Через минуту заглянула виноватая Ольга.

— Охранника ко мне! — рявкнул главный редактор.

Женя стоял на ковре согласно наставлениям «Энциклопедии успеха»: живот подобран, глаза опущены, на котячьей морде тихая готовность незаслуженно пострадать. Когда его бранили за очередного «чайника», проникшего в редакцию, он отвечал: «Виноват — исправлюсь! Не повторится! Разрешите вернуться к исполнению?» Прежде парень служил в армии и заведовал чем-то съедобным, но его выгнали. Недаром ходил такой анекдот. Армянское радио спрашивают: почему у прапорщика на правом погоне звездочки блестят, а на левом нет? Ответ: на правом плече он мешки с краденым носит.

Прощенный после очередного прокола и отпущенный восвояси, Женя выходил из кабинета начальства с видом победителя, а в кругу ближних — уборщицы, курьера и водителей — объяснял, ухмыляясь: «Пресса не должна отрываться от масс! Ишь ты, забаррикадировались от народа!» Эти обидные слова донес боссу водитель Коля, жестоко обыгранный охранником в карты.

— Вы видели человека, который был у меня в кабинете? — строго спросил Скорятин.

— Видел. Не слепой.

— А как он попал в редакцию?

— Пришел за льготной подпиской. Инна Викторовна приказала всех, кто за подпиской, пропускать.

— Какая подписка?! Какая Инна Викторовна?! Он же сумасшедший. Псих!! — сорвался на крик главный редактор.

— Сейчас у всех с нервами плохо. — Женя глянул на босса с глумливым соболезнованием. — Луна в Овне.

— Какая, к черту, Луна? В каком еще Овне? Я требую, чтобы «чайников» в редакции не было. Никогда. Где вы болтались час назад? Я не мог войти в редакцию.

— Уж и в сортир отойти нельзя…

— Я вас уволю!

— Не вы меня брали — не вам увольнять, — ухмыльнулся наглец вместо самокритичного «виноват — исправлюсь».

— Что-о?! — взревел Гена.

— Я работаю не в редакции, а в дирекции, — примирительно разъяснил охранник. — Если у вас есть ко мне вопросы, обращайтесь к Заходырке.

— Да я вышибу тебя вместе с твоей Заходыркой!

— А это попробуй!

— Вон! — Скорятин жахнул кулаками по столу. — Во-он!

Женя победно хмыкнул и вышел подбородком вперед.

Главный редактор выдавил из упаковки валидолину, бросил под язык, откинулся в кресле «босс» и закрыл глаза…

…Шабельскому незадолго до изгнания тоже хамила уборщица. Откуда они, эти простейшие, все знают наперед?! Чувствуют, что ли? Он вспомнил, как перестала с ним здороваться консьержка в Сивцевом Вражке. При советской власти домов с дежурными было немного, а пенсионеров, мечтающих за пятьдесят рэ в месяц посидеть в теплой «сторожке», хоть отбавляй. Поэтому из хмурой массы трудящихся дежурные бабушки выделялись особой приветливостью и всячески старались понравиться жильцам. И вдруг интеллигентная Эмма Осиповна, в прошлом экономист-плановик, о чем она упоминала в самом пустячном разговоре, стала демонстративно отворачиваться при виде Гены. Почуяла, наверное, что он хочет бросить Марину — любимицу всего подъезда, никогда не забывавшую купить к празднику дежурной старушке тортик.

Завибрировал мобильник и заскользил по глянцевой обложке с Карабасом Барабасом, похожим на президента.

Звонил опальный прозаик Редников из «Палимпсеста»:

— Слушай, тут такое дело… Может, зря беспокою? Забегала твоя Алиса из «Мехового рая», спрашивала, заходил ли ты ко мне в районе трех.

— А ты — что?

— Сказал на всякий случай, что не заходил. Правильно?

— Теперь без разницы.

— Но она, по-моему, не поверила. Бабы ведь чуткие.

— Ее проблемы.

— Вот как? Значит, все порвато-разломато?

— Вроде того.

— Ну и правильно: не твой формат. Мне из лавки кое-что видно. Даже обидно за белую расу!

— Спасибо за бдительность!

— За это купишь у меня три книжки.

— Договорились.

…Ласская тоже не поверила ни в какие сюрпризы, ни с ожерельем, ни с кооперативом. Муж не то что квартиру, — носки без одобрения не покупал, а приготовив заранее подарки, никогда не мог дотерпеть до заветной даты, гордо раскалываясь задолго до торжества. Но Марина сделала вид, что верит. Исидор, наверное, подучил. А может быть, мудрый тесть посоветовал. Индийскую роскошь она так ни разу и не надела, передарила кому-то. А когда кооператив вдруг накрылся (квартиры отдали многодетным семьям, устроившим митинг возле Моссовета), жена даже не расстроилась, забрала деньги и расточила.

Однажды вечером в квартире раздались короткие междугородные трели. Обычно трубку снимала Марина — мать звонила ей с дачи десять раз на дню. Но Ласская замешкалась в ванной, и Гена, отложив «Новый мир», ответил сонным голосом:

— Алло.

— Можешь говорить? — сквозь треск спросил Колобков.