Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Более того, его тронула история Дикарки о тяготах, которые ей довелось перенести, и о том, что ей пришлось скитаться среди безбожников — цыган, трюкачей, бандитов и даже колдунов, владеющих нечистым знанием, пришедшим с Востока, и доселе отправляющих свои темные ритуалы среди простонародья в холмах. Однако она не хотела, чтобы он думал обо всех этих бродягах так уж плохо, в конце концов, они давали ей еду и заботились о ней, а наибольшую угрозу для нее представляли, как он узнал с превеликим стыдом, «джироваги» — странствующие монахи, позорящие христианство своими пороками. Они несли сквернословие и праздность от одного монастыря к другому, усеивая свой путь злом, не чураясь воровства, кутежей и еще чего похуже. Пару раз Дикарка едва не попала к ним в лапы, но спаслась благодаря собственной находчивости и умению ориентироваться в лесу. Она уверяла Отшельника, что однажды нашла приют у фавна и его самки. Они кормили ее и укрывали в своей пещере, где она спала на постели из листьев вместе с их мохнатыми младенцами. В этой пещере она видела не то изрезанную колоду, не то деревянного идола, очень древнего, и когда лесные создания думали, что она спит, то клали перед этой деревяшкой гирлянды из цветов и мед диких пчел.
Еще она рассказала ему о деревне ткачей высоко в горах, где прожила несколько недель и обучилась их искусству, чтобы, работая, заплатить им за приют; в ту деревню приходили странники, называясь сапожниками, углежогами или козопасами, и по ночам несли в бедные хибары странное учение. Она не могла толком объяснить его суть, лишь рассказала, что они верили, будто каждая душа может общаться с Тем, Кто ее создал, напрямую, без посредства священников и святых заступников; еще от некоторых их последователей она слышала, что есть два Бога, один добрый, другой злой, и у злого Бога имеется свой трон в папском дворце в Риме. Однако, если позабыть об этих темных вероучениях, были они кротким и сострадательным народом, добрым к беднякам и странникам, и потому она скорбела, когда однажды в деревне объявился монах-доминиканец в сопровождении солдат, и часть ткачей схватили и бросили в темницу, а иные вместе с женами и детьми бежали в зимние леса. Она бежала с ними, боясь, что ее тоже обвинят в ереси, и несколько месяцев они скрывались. Те, кто был слишком стар и слаб, заболевали от нужды и болезней. Собратья самоотверженно ухаживали за ними, и они умирали, свято веря, что попадут на небеса.
Обо всем этом она рассказывала просто и сдержанно, не так, как говорил бы человек, наслаждавшийся жизнью во грехе, но как тот, кто был ввергнут в это испытание в результате злоключений. Еще она упомянула, что каждый раз, когда до нее долетал звук церковных колоколов, она непременно читала «Богородицу» или «Отче наш», а ночами, лежа в полуночной темноте посреди леса, утишала свои страхи, повторяя стихи из вечернего богослужения: «Сохрани меня, Господи, как зеницу ока, под кровом крыл Твоих Ты покроешь меня»[85].
Рана на ее ноге заживала медленно, так что Отшельник каждый день приходил в ее пещеру, утешал ее словами любви и сострадания и убеждал вернуться в монастырь. Однако она упорно отказывалась это сделать, так что из опасения, что она сбежит прежде, чем заживет нога, и тем обречет себя на голод и страдания, он пообещал не выдавать ее и не предпринимать никаких мер к ее возвращению.
Он и в самом деле стал сомневаться, имелось ли у нее призвание для уединенной жизни, однако ее кротость и простодушие внушали ему мысль, что ее можно вернуть к жизни в святости, если не посягать на ее свободу. Он много раздумывал и спорил сам с собой (ведь его обещание не давало ему возможности посоветоваться с кем-нибудь по ее поводу) и наконец решил оставить ее жить в пещере, пока на него не снизойдет озарение, как же правильнее поступить. И вот однажды, когда он пришел к ней на «Час девятый»[86] (он уже привык читать вечернюю службу с ней вместе), то обнаружил, что она хлопочет над маленьким козопасом, который во внезапном припадке свалился со скалы чуть выше ее пещеры и упал, бесчувственный и окровавленный, прямо к ее ногам. Отшельник с удивлением смотрел, как умело она перевязала его раны и привела его в чувство, дав ему испить отвара из собранных здесь же, на горе, трав. Мальчик открыл глаза и возблагодарил Бога за чудесное спасение. Однако про этого мальчика было давно известно, что он страдает припадками, похожими на одержимость, и не раз уже он падал замертво, выпасая свой скот, и Отшельник, памятуя, что лишь величайшие святые и нечистые некроманты могут изгонять демонов, испугался, не использовала ли Дикарка нечестивые заклинания. Но она объяснила, что болезнь козопаса вызвана единственно жарой и что такие припадки — обычное дело в жарких странах, где она ранее жила, и одна мудрая женщина научила ее лечить их отваром из крестовой травы, иначе называемой волчец благословенный, сваренным на третью ночь растущей луны, однако же без всякой магии.
— Но в любом случае, — продолжала она, — тебе не нужно бояться, что я навлеку позор на твой благочестивый приют, ведь благодаря умениям, полученным мною от той же мудрой женщины, я достаточно вылечила свою рану, так что сегодня на закате отправлюсь странствовать дальше.
У Отшельника стало тяжело на сердце, когда она сказала это, и ему показалось, что она и сама сожалеет о сказанном. И вдруг все его сомнения развеялись и он увидел, в чем заключается Божья воля относительно Дикарки.
— Зачем же, — сказал он, — тебе уходить из этого места, где ты свободна от нечестивых приставаний и можешь искать спасения? Или ноги твои истосковались по дороге, а душа твоя — по мирскому пустословию?
Она отвечала, что не стремится путешествовать и не питает отвращения к уединению.
— Однако я должна идти, чтобы добывать себе хлеб, прося подаяния, — объяснила она, — ведь здесь никто, кроме тебя, меня не накормит. К тому же, когда станет известно, что я вылечила козопаса, сплетники и любопытствующие могут отыскать меня, узнать, откуда я пришла, и водворить меня обратно в монастырь.
В ответ Отшельник сказал ей:
— Во времена первохристиан бывали святые женщины, бежавшие в