– Когда сожгли приют для прокаженных?

Даже за золото старуха не хотела рассказывать и отвернулась в сторону. Она колебалась, сжимая монету в руке, потом все-таки решилась.

– В ночь на четверг прокаженные перебесились. Надо сказать… монах, который охранял и заботился о них… святой человек… умер накануне от укуса змеи. Так какой переполох они там устроили! Целый день были слышны плач, стоны… ну, просто как черти! Горы тряслись от этого! Как будто вдруг открылся ад. Люди в деревне переполошились. Они решили, что прокаженные разбегутся и нападут на них. Побежали за подмогой в Карлат. Ну, тогда пришли солдаты…

Она остановилась, посмотрела в сторону руин беспокойным взглядом и снова перекрестилась.

– Дальше, – нетерпеливо потребовала Катрин.

– Солдаты пришли ночью. Прокаженные все еще плакали от горя… Было страшно. Но потом – еще страшнее!

Катрин почувствовала слабость. Она села на каменную скамейку у дома и вытерла со лба пот рукавом.

– Солдаты вели себя как настоящие головорезы, просто варвары, – вдруг выпалила старушка с ненавистью. – Они забаррикадировали вход в лепрозорий… а потом подожгли его.

Жутким криком ответила ей Катрин. Ей стало плохо, и она прислонилась к стене дома.

– Арно! – стонала она. – Боже мой!

Но старуха уже не могла остановиться:

– Солдаты были пьяны. Их напоили крестьяне из деревни… Для храбрости… Они кричали, что нужно уничтожить это гнездо отверженных… что долину нужно очистить от скверны… Всю ночь пылал костер. Но к полуночи крики стихли и ничего не было слышно, кроме завывания пламени.

Она замолкла. Замолкла вовремя, потому что Катрин потеряла сознание.

Готье поспешил к ней, наклонился и взял под руку.

– Пойдемте, – сказал он тихо. – Нам надо ехать.

Но она почти ничего не чувствовала и была ко всему безразлична. Старушка смотрела на нее с любопытством.

– Молодой сеньор, кажется, страдает? Он знал кого-то из этих несчастных?

– Молодой сеньор – женщина, – коротко ответил Готье. – Да, она действительно знала одного из них.

Катрин ничего не слышала. Ее тело окаменело, голова опустела, и только одна мысль билась в ней, как язык колокола: «Он мертв! Они его убили!»

Она забыла все, о чем рассуждал с ней Готье. Перед ее невидящими глазами стоял огромный ночной костер, болело сердце, словно его ухватили железными клещами и пытались вырвать из груди.

Старушка молча вернулась в дом и вышла оттуда с кружкой в руке.

– Возьмите, несчастная женщина, выпейте. Это настой трав на вине. Вам будет лучше.

Катрин выпила, почувствовала себя немного лучше и хотела встать, но старая женщина остановила ее.

– Нет, оставайтесь. Скоро ночь, а на дорогах опасно. Если вас никто не ждет, оставайтесь до утра… Мне нечего вам особенно предложить, но чем богаты, тем и рады.

Готье посмотрел на бледное лицо Катрин, которая едва держалась на ногах: она не могла в таком состоянии возвращаться ночью в Монсальви.

– Мы остаемся, – сказал он. – Спасибо вам.

* * *

Всю ночь Готье провел у изголовья Катрин, безуспешно пытавшейся заснуть на соломенном тюфяке. Всю ночь он старался доказать ей правоту своих рассуждений. Он снова и снова терпеливо повторял уже сказанное: Катрин видела не призрак. Она видела самого Арно, избежавшего погрома с помощью Фортюна… и они убежали, забрав лошадей. Но она не хотела ему верить. Арно, по ее мнению, незачем было бежать из Монсальви. Там он, по крайней мере, мог искать пристанища у Сатурнена, который, несмотря на боязнь, принял бы его.

Нет, возражал Готье, хозяин очень боялся заразить своих. Если он подошел к матери, то он знал, что она при смерти… Фортюна наверняка повез его в другой лепрозорий. Говорят, что около Канка существует такой…

– Не отчаивайтесь, госпожа Катрин. Мы вернемся в Монсальви, и вы увидите, что Фортюна тоже возвратится через несколько дней. Поверьте мне.

– Я очень хотела бы тебе поверить, – вздыхала Катрин, – но я не решаюсь. Сколько раз в жизни я обманывалась.

– Я знаю. Но, набравшись мужества и терпения, можно победить любое злосчастье. Придет день, госпожа Катрин, и вы тоже…

– Нет, не говори ничего. Я постараюсь быть разумной… Я постараюсь поверить тебе.

Но это ей никак не удавалось. Пришел рассвет, а она оставалась такой же подавленной и отчаявшейся.

Она щедро отблагодарила старушку за гостеприимство, и с восходом солнца они пустились в путь. Она не видела замечательных пейзажей долины реки Трюйер с ее зелеными холмистыми берегами. Согнувшись, с прикрытыми глазами и истерзанным сердцем, Катрин тряслась в седле. Видение прошлой ночи убеждало ее в гибели Арно, и весь мир потерял для нее интерес. Она не видела ни пышной зелени деревьев, ни цветов в полях, ни цветущих изгородей, ни сияния солнца, будто в ней что-то умерло. Ее сознание не подсказывало ни одной молитвы. Едва не богохульствуя, Катрин думала, что бог несправедлив. Какую цену он заставлял ее платить за любую благосклонность, которыми награждал не так уж и щедро?

Она открыла для себя, что никогда не считала Арно по-настоящему потерянным для себя, пока не наступил этот день. Его отсекли от живых, но он жил, дышал, и она, Катрин, сохраняла надежду соединиться с ним, исполнив свой долг. А что ей осталось теперь? Пустота и вкус пепла на губах…

Готье ехал рядом и заговаривал с ней, пытаясь вырвать из лап разрушающей грусти. Она отвечала односложно, а потом, пришпорив коня, отдалялась от него. Она искала одиночества…

Однако когда Катрин въехала в двор Монсальви, ее ожидало радостное событие. На пороге гостиницы их встречала Сара с Мишелем на руках! Она стояла неподвижно, прижимая Мишеля к сердцу, сравнимая с деревенской мадонной. По мере того как путники приближались, острые глаза цыганки не преминули отметить расстроенное лицо Катрин, ее отсутствующий взгляд. Это смягчило Сару. Она почти по-матерински любила Катрин. Не спуская с нее глаз, Сара протянула ребенка Донасьене, выбежавшей на цоканье подков, и пошла навстречу всадникам.

Все произошло молча. Когда Сара подошла к ее лошади, Катрин соскользнула на землю и упала, рыдая, в ее объятия. Как было прекрасно в эту минуту отчаяния вновь найти надежное прибежище!

Молодая женщина выглядела так жалко, что и Сара, в свою очередь, ударилась в слезы. Обняв друг друга, обливаясь слезами, они возвратились в дом. Катрин сумела взять себя в руки и посмотрела на Сару влажными глазами.

– Сара! Моя добрая Сара! Если ты вернулась, значит, я еще не до конца проклята.

– Ты? Проклята? Бедняжка… Кто в тебя вбил эту мысль?

– Она уверена, что мессир Арно погиб в пожаре, опустошившем лепрозорий Кальвие, – обронил сзади нее Готье. – Она не хочет слышать никаких возражений.