Эллиотт припарковался и вздохнул.

– Через три дня начинаются рождественские каникулы.

– Меня отстранят от занятий, я это чувствую.

– Я спрошу миссис Мейсон, можно ли тебе тоже заниматься в ее кабинете, хорошо?

Эллиотт покачал головой, пытаясь спрятать тревогу за улыбкой.

– Не надо. Я, конечно, хочу видеть тебя чаще, но прятаться не собираюсь.

– Я сижу в безопасности в кабинете, а ты – в классе, словно живая мишень. Это несправедливо. И речь не идет о том, чтобы прятаться, просто ты будешь избегать драки.

– Не в моей натуре избегать драки.

Держась за руки, мы пошли к зданию школы. Эллиотт шел на полшага впереди и, когда проходящие мимо старшеклассники норовили толкнуть его плечом, принимал удары на себя. Улыбки и радостные приветствия остались в прошлом, сменившись осуждающими взглядами и страхом.

Эллиотт смотрел прямо перед собой, но после каждого толчка на его скулах ходили желваки. Он мог бы расквасить носы всем своим обидчикам, но вместо этого старался сохранять спокойствие – наверное, мысленно считал дни до рождественских каникул.

Он стоял рядом, пока я открывала свой шкафчик. Я взяла учебники по испанскому, физике и всеобщей истории, затем Эллиотт проводил меня до кабинета миссис Мейсон, чмокнул в щеку и только потом побежал к своему шкафчику, чтобы успеть в класс до звонка. Я с тревогой думала о том, сумеет ли он добраться туда без помех.

– Доброе утро, Кэтрин! – приветствовала меня миссис Мейсон. Когда я вошла, она что-то быстро печатала на компьютере. Я молчала, и психолог подняла глаза. – Охо-хо. Все в порядке?

Я пожевала внутреннюю часть нижней губы, отчаянно желая рассказать про Эллиотта, но ему не понравится, если придется весь день прятаться в кабинете миссис Мейсон.

– Утро выдалось суматошное. Завтрак подгорел, пришлось начинать сначала.

– Тебя что-то отвлекло?

– Это не я. Мамочка. Она опять грустная.

Я провела в кабинете миссис Мейсон почти четыре недели, так что избегать разговоров оказалось невозможно. Сначала я пыталась отмалчиваться, но уже после первой недели психолог стала посматривать на меня с подозрением, так что я стала отвечать почти на все ее вопросы, чтобы ее порадовать.

– Что-то случилось, или?..

– Вы же знаете, на нее иногда находит. Чем меньше времени остается до моего выпускного, тем она мрачнее.

– Ты уже подала документы в какой-то университет? Время еще есть.

Я покачала головой.

– Ты легко могла бы получить стипендию, Кэтрин. Я могла бы тебе помочь.

– Мы ведь уже это обсуждали. Вы же знаете, я не могу бросить мамочку.

– Почему? Многие молодые люди уезжают в университет, даже если их родители ведут какой-то бизнес. Через несколько лет ты можешь вернуться, получив новые знания, и изменить вашу гостиницу к лучшему. Как насчет гостиничного бизнеса?

Я фыркнула.

Миссис Мейсон улыбнулась.

– Что смешного?

– Это просто невозможно.

– Кэтрин, ты хочешь сказать, что не можешь поехать в университет, потому что твоя мама не может сама о себе позаботиться? Это ты имеешь в виду, говоря, что помогаешь ей?

– Иногда приходится помогать больше, иногда меньше.

– Кэтрин, – миссис Мейсон всплеснула руками и подалась вперед, в ее глазах плескались печаль и отчаяние. – Прошу тебя. Пожалуйста, позволь тебе помочь. Что происходит у вас дома?

Я нахмурилась, повернулась к психологу спиной и открыла учебник испанского.

Миссис Мейсон вздохнула, и вскоре мерное постукивание клавиш возобновилось.

Мой карандаш поскрипывал по странице тетради, добавляя новый ритм к стуку клавиш. Я уже привыкла сидеть вместе с психологом в этом кабинете. В его успокаивающей тишине я чувствовала себя в безопасности. Тут ни о чем не нужно было беспокоиться, просто сиди и делай домашнее задание. Можно было просто быть.

Перед обедом жалюзи на окнах кабинета задребезжали. В коридоре послышались сердитые голоса, какое-то движение, и миссис Мейсон подняла голову, а потом потянула за шнурок.

Под дверью кабинета стоял тренер Пекэм, одной рукой удерживая за плечо Эллиотта, а другой – какого-то старшеклассника, которого я не узнала, возможно, потому, что оба глаза у него были подбиты и заплыли.

Миссис Мейсон выбежала в коридор, и я последовала за ней.

– Вот этот, – сказал тренер Пекэм, выталкивая вперед незнакомого мне старшеклассника, – начал. А этот, – он пихнул вперед Эллиотта, – закончил.

– Кто это? – спросила миссис Розальски, подбегая к избитому парню. Она помогла бедолаге присесть и приложила к его глазам пару кусочков льда.

– В кои-то веки не мой… – заметил тренер Пекэм. – Оуэн Роу.

У меня упала челюсть.

Миссис Розальски посмотрела на миссис Мейсон.

– Я звоню медсестре. Уверена, у него сломан нос.

Миссис Мейсон кивнула.

– Директор Огастин и заместитель директора Шарп сейчас на собрании. Эллиотт, идем со мной, я провожу тебя в кабинет директора. Кэтрин, пожалуйста, возвращайся за свой стол.

Я кивнула, глядя на Эллиотта: он выглядел виноватым, зато у него на лице не было ни царапины. Левая рука у него опухла, и я невольно задумалась, сколько раз его кулак вошел в контакт с физиономией Оуэна, прежде чем их разняли, и сколько сломанных дверей оказалось на счету Эллиотта за минувший месяц.

Я подошла к сидевшему на стуле Оуэну и помогла ему удерживать лед возле левого глаза.

– Привет, – сказала я.

– Кэтрин?

– Это я.

Оуэн отшатнулся.

– Я просто хочу помочь.

– Несмотря на то что твой парень меня ослепил?

– Ты не ослеп, отеки пройдут, – я помедлила, не зная, хочу ли знать правду. – Что произошло?

Оуэн отвернулся.

– Можно подумать, тебе не все равно.

– Мне не все равно. Знаю… мы в последнее время отдалились друг от друга.

– Отдалились? Скорее, ты забыла о нашем существовании, Кэтрин. Что мы тебе сделали?

– Ничего. Вы ничего не сделали.

Оуэн повернулся ко мне и вздернул подбородок – из-за опухших глаз ему было трудно разглядеть мое лицо.

– Ты не просто бросила двух людей, с которыми дружила большую часть жизни – ты втоптала нас в грязь.

Я вздохнула.

– Мой отец умер.

– Мы это знаем. Мы пытались тебя поддержать.

– Такая помощь мне не требовалась.

– Так почему ты нам не сказала? Почему заставила Минку думать, что она бесполезна? Почему сделала так, что я чувствовал себя бесполезным мусором, который можно просто выкинуть? Понимаю, ты страдала. Так сказала бы нам, что тебе надо побыть одной.