Но больше ему ничего прочитать не удалось, так как в зале появился испанец Фелипе; едва держась на ногах и опрокидывая столики, он выкрикивал заплетавшимся языком по-испански:

— Сарацин, буржуа, мошенник, где Габриэла? Что ты сделал с моим алым цветком, с моей грациозной…

Судки с завтраком для Насиба теперь приносила молоденькая служанка-мулатка, ученица Габриэлы.

Фелипе, спотыкаясь о стулья, дознавался, где Насиб похоронил грацию и веселье Габриэлы. Бико Фино попытался отвести его обратно в комнату для игры в покер. Насиб неопределенно развел руками, как бы прося извинения не то за поведение Фелипе, не то за отсутствие грациозной, веселой и цветущей Габриэлы.

Остальные наблюдали эту сцену молча. Куда девалось былое оживление, которое воцарялось в баре, когда она приходила в полдень с неизменной розой в волосах?

Все почувствовали отсутствие Габриэлы, словно без нее бар потерял прежнее тепло и уют. Тонико прервал молчание:

— Знаете, как будет называться доклад поэта?

— Как?

— «Тоска и слезы».

— Вот увидите, умрем от скуки, — предсказал Рибейриньо.

Это был худший из цирков. Негритенок Туиска качал головой, остановившись перед колеблющейся мачтой, почти такой же маленькой, как мачта рыбачьей лодки. Меньший и более убогий цирк трудно было себе представить. Брезентовый шатер был дырявым и напоминал небо в звездную ночь или платье сумасшедшей Марии. Он был чуть больше крошечного рыбного рынка и едва накрыл его площадь. Если бы не исключительная преданность цирку, которой отличался негритенок Туиска, он, вероятно, проявил бы полное пренебрежение к «Цирку Трех Америк». Какое убожество!

Разве можно его сравнить с «Большим балканским цирком», у которого такой монументальный шатер, клетки со зверями, четыре клоуна, карлик и великан, дрессированные лошади, бесстрашные воздушные акробаты! Для Ильеуса его приезд был праздником, и Туиска не пропускал ни одного представления. А тут он лишь качал головой.

Его маленькое горячее сердце было полно любви и преданности и к негритянке Раймунде, его матери, стиравшей и гладившей чужое белье, — ей теперь, к счастью, немного полегчало, уже не так мучил ее ревматизм, — и к дочке Тонико Бастоса, маленькой златокудрой Розинье, его тайной страсти; и к доне Габриэле, и. к сеньору Насибу, и к добрым сестрам Рейс, и к брату Фило, герою дорог, королю руля, величественно водившему грузовики и автобусы. И, наконец, к циркам.

С тех пор как Туиска себя помнит, ни один цирковой шатер не воздвигался в Ильеусе без его активной помощи и плодотворного сотрудничества; он ходил вместе с клоуном по улицам, помогал униформистам, вдохновенно руководил мальчишеской клакой, выполнял различные поручения, был неутомим и незаменим. Он любил цирк не только как отличное развлечение, волшебное зрелище и серию увлекательных приключений.

Он приходил туда как в место, уготованное ему судьбой. И если Туиска до сих пор не удрал с одним из цирков, то, пожалуй, только из-за болезни Раймунды. Его помощь была нужна семье. Он добывал свои гроши самыми разнообразными способами, выполняя обязанности и прилежного чистильщика, и случайного официанта, и продавца пользующихся широким спросом сладостей сестер Рейс, и скромного посланца, передающего любовные записки, и превосходного помощника араба Насиба в приготовлении напитков для бара. Итак, Туиска вздохнул, увидев, как беден вновь прибывший цирк.

Едва не скончавшись в пути, «Цирк Трех Америк» добрался наконец до Ильеуса. Последний хищник — старый беззубый лев был подарен префектуре в Конкисте в благодарность за железнодорожные билеты, поскольку содержать его дальше было все равно невозможно. «Бойтесь данайцев…»пошутил префект. В каждом городе, где останавливался цирк, непременно кто-нибудь из артистов убегал, даже не требуя неуплаченного жалованья. Было продано все, что можно продать, вплоть до ковров с манежа. В списке труппы теперь числилась только семья директора: жена, две замужние дочери и одна незамужняя, два зятя и один дальний родственник, который выполнял обязанности билетера и распоряжался униформистами. Семь членов труппы чередовались на манеже в самых различных номерах: эквилибристике, сальто-мортале, глотании шпаг и огня, хождении по проволоке, карточных фокусах, упражнениях на шестах, выкрашенных в черный цвет, и акробатике. Старый директор был клоуном, фокусником и играл на пиле, под музыку которой танцевали три его дочери. Вся семья объединялась во второй части программы для представления «Дочери клоуна» — смеси клоунады и мелодрамы, «веселой и трогательной трагикомедии, которая заставляет почтенную публику хохотать и рыдать». Как они добрались до Ильеуса, одному богу известно. Здесь они надеялись заработать хотя бы на пароходные билеты до Баии, где они могли бы присоединиться к какому-нибудь более преуспевающему цирку. В Итабуне семья почти нищенствовала. Деньги на проезд добыли три дочери две замужние и незамужняя, еще несовершеннолетняя, — они танцевали в кабаре.

Туиска был послан циркачам божественным провидением: он отвел несчастного директора к полицейскому комиссару, чтобы получить освобождение от налога, взимаемого полицией; к Жоану Фулженсио, чтобы напечатать программу в кредит; к сеньору Кортесу, хозяину кинотеатра «Витория», чтобы взять в бесплатное пользование старые стулья, ненужные после реконструкции кинотеатра, и в заслуживший недобрую славу кабак «Дешевая кашаса» на улице Сапо, чтобы нанять, по его совету, униформистов среди тамошнего жулья.

За все это Туиска получил роль слуги в пьесе «Дочь клоуна» (артист, исполнявший ранее эту роль, оставил цирк в Итабуне, не получив причитавшегося ему жалованья, и сменил арену на прилавок магазина).

— Директор прямо обалдел, когда по его просьбе я повторил свою реплику, я все сказал правильно. А ведь он еще не видел, как я танцую…

Габриэла радостно хлопала в ладоши, слушая рассказ Туиски о перипетиях минувшего дня и новости из волшебного мира цирка.

— Ты станешь настоящим артистом, Туиска. Завтра я буду сидеть в первом ряду. Я приглашу дону Арминду, — говорила она, — и попрошу сеньора Насиба, чтобы он тоже пошел. Он, конечно, сможет пойти, ненадолго оставив бар, чтобы посмотреть на тебя… Я буду хлопать так, что отобью себе руки.

— Мать тоже пойдет. Я ее проведу без билета. Может быть, после того, как она увидит меня на арене, она позволит мне уйти с ними. Только это очень бедный цирк… У них так плохо с деньгами. Они готовят себе еду прямо в цирке, чтобы не тратиться на гостиницу.

Но у Габриэлы было вполне определенное мнение о цирках:

— Все цирки хорошие. Возможно, этот рассыплется на части, но все равно он хороший. Больше всего на свете я люблю цирковые представления. Они мне страшно нравятся. Завтра я обязательно приду и буду хлопать изо всех сил. Я приведу с собой сеньора Насиба. Можешь не сомневаться.

В ту ночь Насиб вернулся очень поздно. Посетители сидели в баре до рассвета. После окончания сеансов в кино вокруг поэта Аржилеу Палмейры собралось много народу. Поэт пообедал у капитана, нанес кое-кому визиты, продал еще несколько экземпляров «Топазов» и был совершенно очарован Ильеусом. Нищенский цирк, который он увидел в порту, разумеется, не мог составить ему конкуренции. Беседа в баре затянулась до глубокой ночи, поэт доказал, что пить он умеет.