Том хотел было позвонить Элоизе — во Франции было как раз утро, — но раздумал. Он чувствовал себя разбитым. Выбитым из колеи. Ему повезло, что никто не моряков не двинул ему в челюсть, он не сумел бы себя защитить. Том повалился на постель, впервые за долгое время не заботясь о том, когда ему нужно будет встать.

Однако заснуть ему долго не удавалось. Он задавал себе бесконечные и в общем-то абсолютно ненужные вопросы: стоит ли завтра позвонить Лили, или это ее лишь еще больше расстроит; думает ли она о том, в каком гробу лучше хоронить своего мальчика; возможно ли, что происшедшее сделает Джонни менее легкомысленным, заставит повзрослеть; как Тэл — уже стал чувствовать себя хозяином или нет? А что Тереза? Поставили ли они ее в известность о смерти Фрэнка и явится ли она на похороны — или это будет кремация?

Некоторое облегчение, чувство возвращения к себе прежнему настало для Тома лишь на следующий день часам к девяти вечера.

Взревели моторы, самолет пришел в движение, и Том словно очнулся от долгого сна. Ему показалось, что он уже дома. На душе полегчало, будто он спасся, только непонятно — от чего? Он купил себе новый чемодан, на этот раз не фирмы Гуччи — поскольку вещи от Гуччи стали своего рода визитной карточкой сноба, Том решил ее бойкотировать, — а в магазине фирмы Марка Кросса. Чемодан был набит подарками. Там лежал свитер для Элоизы, новая книга по искусству, белый в голубую полоску передник для мадам Аннет: на его ярко-красном кармане красовалась надпись «Ушла на обед». Ей же предназначалась миниатюрная золотая заколка в форме летящего гуся с крошечными золотыми пиками тростника под ним (это по случаю близившегося дня ее рождения), а также эффектная обложка для паспорта, предназначавшаяся Эрику Ланцу. Том не забыл и про Петера, но решил поискать для него что-нибудь интересное в Париже.

Том следил, как в соответствии с маневрами самолета то взмывает вверх, то уходит вниз, словно сказочная земля света, Манхэттен, и думал о том, как в эту же самую землю скоро зароют Фрэнка. Когда берег Америки скрылся из виду, Том закрыл глаза и попытался заснуть, но мысли о Фрэнке не отпускали его, он не в силах был поверить в то, что мальчик мертв. Это был факт, но разум отказывался его принять. Том думал, что сон ему поможет, но нет: он очнулся с тем же чувством нереальности случившегося, как и давеча утром, ему почудилось, что стоит поднять глаза — и он увидит, что напротив через проход сидит Фрэнк и улыбается, довольный, что подшутил над ним. Тому пришлось сделать над собой усилие и вызвать в памяти носилки под белой простыней: ни один даже самый неопытный санитар не позволит себе натянуть простыню на лицо еще живого человека.

Ему следует написать Лили подробное письмо, и он обязательно сделает это надлежащим образом — напишет от руки, найдет нужные слова, у него выйдет трогательное письмо, но... Но Лили никогда не узнает всего, что знает он сам, — не увидит летнего домика в Море, где Фрэнк ночевал, не услышит про их похождения в Берлине... Не узнает она и о том влиянии, которое имела на Фрэнка Тереза.

О чем думал Фрэнк в последние мгновения своей жизни, уже падая вниз, на острые камни? Об отце, который падал точно так же? Может, он подумал о нем, о Томе? Том зашевелился и открыл глаза. По проходу уже начали ходить стюардессы, предлагая напитки и закуски. Том вздохнул: ему было все равно, что есть и что пить.

«Боже мой, — подумал он, — какими смехотворными, какими дурацкими кажутся сейчас те тщательно продуманные советы, которыми я потчевал Фрэнка, советы по поводу денег и возможностей, с ними связанных!» «Немного потрать на себя, — поучал он, — и получи удовольствие от этого, дай на благотворительность, на осуществление каких-либо проектов по искусству или живописи, или одари кого-то, кто очень нуждается, — и избавься от чувства вины за то, что деньга у тебя есть». Он говорил Фрэнку, как потом и Лили, что для руководства компанией наверняка можно будет найти кого-нибудь другого — по крайней мере, на то время, пока Фрэнк не окончит школу, а может быть, и после того. Правда, Фрэнку все равно бы пришлось хотя бы чисто формально быть в курсе дел империи Пирсонов (возможно, числиться вместе с братом в совете директоров), но Фрэнк не хотел даже этого.

В какой-то момент высоко в черных небесах, укрытый пледом рыженькой стюардессой, Том все же задремал. Когда он проснулся, за иллюминатором, вопреки часовым стрелкам и вообще вопреки всему, ослепительно сияло солнце, и самолет уже летел над Францией.

Снова аэропорт в Руасси с его «сателлитами» и хромированными эскалаторами — и вот Том уже внизу с чемоданом в руках. Со своим новым чемоданом он мог бы вполне нарваться на неприятность в виде дополнительного досмотра, но он с таким безразлично-независимым видом следовал по зеленому коридору, что никому не пришло в голову его задерживать. Он сверился с расписанием пригородных поездов и позвонил в Бель-Омбр.

— Тома! Ты откуда? — услышал он радостный голос Элоизы. Она не могла поверить, что он уже в аэропорту, и Тому тоже не верилось, что она совсем недалеко.

— Я вполне успеваю прибыть в Море в двенадцать тридцать, — сказал Том и почувствовал, что улыбается. — У нас все нормально?

— Все нормально, — уверила его Элоиза. — "Только мадам Анкет поскользнулась на лестнице и подвернула ногу — правда, не сильно и уже ходит. Почему ты мне не написал и не позвонил даже?

— Я же пробыл там совсем немного — всего два дня. При встрече все расскажу.

— До скорого, милый!

По ее тону он понял, что Элоиза сама за ним приедет.

До Лионского вокзала Том добрался на такси и забрался в вагон, прихватив «Монд» и «Фигаро». Он почти проглядел до конца обе газеты, прежде чем сообразил, что не искал, как обычно в последнее время, сообщений, касающихся Фрэнка, и подумал о том, что сообщений о его смерти во французской печати еще и быть не может. Как это будет преподнесено — как несчастный случай? Том был почти уверен: Лили сообщит, что это было самоубийство, а там пускай люди судачат, сколько хотят, о том, почему двое членов ее семьи покончили с собой за одно лето.

Элоиза ожидала его в красном «мерседесе». Легкий ветерок развевал ее волосы. Она махнула ему, а Том не мог сделать то же самое. Обе руки у него были заняты двумя чемоданами и пластиковым пакетом с голландскими сигарами, газетами и книжками для дорожного чтения. Он поцеловал Элоизу в обе щеки и в шею.

— Ну, как ты? — спросила Элоиза.

Он не ответил, делая вид, что целиком поглощен укладыванием чемоданов в багажник.

— А я думала, ты вернешься с Фрэнком, — с улыбкой проговорила она.

Том поймал себя на мысли, что ему странно видеть Элоизу такой счастливой.

Они уже отъехали от станции, а Том так и не мог решить, когда ему лучше сказать ей о Фрэнке. Элоиза настояла на том, чтобы вести машину самой, и теперь, оставив позади шумное шоссе, свернула на Вильперс.

— Лучше сказать тебе сразу — Фрэнк позавчера скончался, — выговорил Том, в любую минуту готовый перехватить у жены управление машиной. Но руки Элоизы только крепче стиснули руль.