ибо не могли приблизиться к нему, опасаясь умереть от удушья его зловонием. По счастью, через несколько минут Эгбин свернул в лес и скрылся среди деревьев. Однако был среди нас охотник по имени Ото, младший брат Арамады-окунрина, который пошел за ним следом, и никто не знает его дальнейшей судьбы — жил на земле человек, а потом как в воду канул: ни слуху о нем, ни духу.

Дня через три после этой встречи услышали мы голоса небесных петухов и вышли на прямую дорогу, ведущую к небесам. Вскоре нам повстречались двое прекрасных юношей в сверкающих белых одеждах; дружелюбно поздоровавшись, они спросили, куда мы держим путь, и, услышав наш ответ, сказали, что если идти прямо, то через некоторое время подступишь к воротам в Небеса, а на Лангбодо ведет дорога, ответвляющаяся от главной вправо у Дорожного Знака, на котором написано: «В Горний Лангбодо, где живут мудрецы»; если же миновать этот знак, то вскоре дорога разделится на две и левая пойдет к Адским, а правая — к Небесным воротам. Прощаясь, юноши предупредили нас, что у поворота на Лангбодо мы услышим небесное пение и нам очень захочется идти вперед, не сворачивая, однако мы все же должны пересилить себя и свернуть к Лангбодо, ибо в Небеса допускаются лишь умершие, а живых у Небесных ворот ожидает суровое наказание — их отдают на съедение диким зверям или же превращают в гомидов лесных.

Мы сердечно поблагодарили дружелюбных юношей и, отправившись дальше, услышали вскоре небесное пение. О друзья мои! Мне горестно сознавать, что я не в силах описать вам чарующую силу этого неземного пения, ибо, прожив на земле даже тысячу лет, ничего подобного человек не услышит. Пел хор; однако столь велико было единение певцов, что голоса их сливались в едином напеве — могучем, звонком и сладкозвучном. Очарованные, стояли мы у поворота на Лангбодо, и не было у нас сил свернуть; а Коко-окун, младший брат Олохуна-ийо, слепо двинулся к небесам, и наши мольбы вернуться, никак не действуя на него, зажигали в наших собственных сердцах жаркое желание пойти вслед за ним. Заметив это, мудрец Имодойе попросил Олохуна-ийо запеть, чтобы мы вспомнили, куда лежит наш путь, и, когда песня его, многократно усиленная гулким эхом поднебесных лесов, чуть приглушила небесное пение, мы нашли наконец в себе силы свернуть к Лангбодо. А какая судьба постигла Коко-окуна, никто из нас не знает до сих пор. Одни говорят, что его сожрали дикие звери, другие утверждают, что он был превращен в гомида, третьи рассказывают, что стражи Небесных Ворот, сжалившись над ним, одели его в наряд Бессмертных и допустили на небеса, — но это всего лишь слухи, и я не знаю, какому верить. Достоверно только одно — он ушел к небесам на наших глазах, и никто его с тех пор не видел.

Ну а мы, свернув к Лангбодо, шли весь день и, когда настал вечер, устроили привал, поужинали и легли спать, не ведая, что до цели нашего похода — рукой подать. Наутро мы обнаружили, что у нас истощились запасы провизии, и пустились в путь натощак, с опаскою размышляя, не придется ли нам умереть от голода на подступах к Лангбодо. Все было бы в порядке, захвати я скатерть, подаренную мне на прощанье женой-духевой из Бездонного болота, когда мы расставались неподалеку от хижины моего дяди, — проголодавшись, мы всякий раз получали бы по моему велению отборнейшие яства, — однако скатерть я, к несчастью, оставил дома. Вскоре, впрочем, выяснилось, что и так все в порядке, ибо часа через два мы подошли к Лангбодо.

Должен сразу же сказать вам, друзья, что город этот невообразимо величав и на диво великолепен, однако редкостную красоту его невозможно описать, перечисляя отдельные подробности, — даже рассказ об улицах, похожих на изумрудные просеки в цветущем лесу, или о домах с зеркальными стенами, серебряными дверями и оконными переплетами из чистого золота не поможет постичь вам, уважаемые слушатели, сколь удивителен город, именуемый Горним Лангбодо.

Явившись туда, мы послали королю весть о нашем прибытии, и он оказал нам любезный прием — повелел своим служителям вволю накормить нас и напоить, а после трапезы, снабдив по-королевски светозарной одеждой, препроводить в тронный зал. Королевский дворец сверкал, как яркая звезда летней ночью, а король, сидящий на троне, напомнил нам рассветное солнце со слепящим, однако участливым и добрым взглядом. Он радушно восприветствовал нас и по очереди обнял каждого, а мы пали пред его троном ниц и в один голос воскликнули: «Честь и слава тебе на веки веков и по праву, о великий властелин!» Когда с приветствиями было покончено, король пообещал нам, что мы вернемся домой с тем, за чем пришли, однако сначала должны будем провести семь дней у мудреца по имени Ирагбейе, в его доме с семью покоями.

Ирагбейе, неповторимый и бесподобный среди людей на земле, славится глубочайшей мудростью, которая дарована ему небесами. А повесть об его появлении на свет заслуживает, как мне кажется, вашего пристального внимания, друзья, и я очень рад, что могу ее вам поведать. Правда, для того чтоб вы поняли ее, мне придется сначала объяснить вам, кто такой Огодого.

Огодого — Небесный Гончар, формующий из глины детей, которых Господь наш ежегодно посылает в мир. Имя свое он получил благодаря хвале Господу, возносимой им всякий раз, как увенчивается успехом искусный труд его, ибо он привык восклицать, глядя на дело рук своих: «Славой твоей да восславится слава Господа, дитя!», и обитатели небес прозвали его Огодого, что значит «Славой-да-восславится». Вылепленных из глины детей Огодого доставляет в кузницу Сокоти, и тот, обжигая, закаляет их, чтоб они выдержали потом дыхание Господа.

На заре жизни, сотворив прародителей наших Адама и Еву, Господь намеревался вдыхать в детей человеческих жизнь вечную, а потом отсылать их обратно к Огодого, чтобы тот выдавал им одежды бессмертия, ибо в кладовых его хранилась одежда как для Бессмертных, так и для Смертных. Если бы первые люди вели добродетельную жизнь, род людской не был бы наказан смертью и прародители наши жили бы с нами по сей день, помогая нам постигать мудрость мира, так что величественные строения из камня в земле Египетской, например, — памятник мудрой искусности древних, — были бы понятны для нас наравне со всеми другими, бесчисленными и удивительными, свершениями прежних поколений. Однако голове барана когда-то не повезло, и овцы лишены рогов до сих пор, а злодеяния, совершенные когда-то нашими предками, обернулись гневом