— Так ты говоришь, вы понятия не имели о том, чем она занималась все это время? — переспросил Аллам.

— Ну, не совсем, — неохотно ответил Коннор.

Аллам сразу же ухватился за это полупризнание собеседника:

— Ах вот как?

— Ну, как я уже сказал, мы присматривали за ее мужем. Несколько месяцев назад он позвонил по одному из ее старых телефонных номеров. Умирал от любви. Хотел ее увидеть. — Коннор пожал плечами. — Непрофессионал. Что с него взять? Как бы там ни было, мы проследили этот звонок, поняли, что его красотка в Риме, и в рекордно короткий срок послали кое-кого по ее душу. Но девчонка оказалась не промах. Один из наших остался там навсегда. С тех пор она как в воду канула.

— И всплыла только сейчас?

Коннор поморщился:

— Ага, только сейчас.

— И как это вы позволили ей отбиться от рук и полностью выйти из-под контроля? — потребовал объяснения Аллам, повысив голос. — Это попахивает безответственностью.

— Я же и говорю: она взбрыкнула и пустилась во все тяжкие. То, чем эта негодница теперь занимается, она делает на свой собственный страх и риск. Я не имею ни малейшего представления, на кого она сейчас работает.

— Кем бы ни были ее нынешние хозяева, они совершили покушение на Игоря Иванова, причем на моей территории. И ты еще имеешь нахальство просить нас о помощи! С моей точки зрения, вокруг этого теракта сплошь ваши отпечатки пальцев.

— Что? — вскинулся Коннор, покраснев от гнева и алкоголя. — Думаешь, это была наша операция? Ты что, с ума сошел?

— Посмотри на себя, Фрэнк. Ты сам себя не контролируешь. Ты так ослеплен желанием отыграться, что ставишь и себя, и свою организацию под удар. Ты рискуешь. Сперва прилетаешь в мою страну, не удосужившись мне сообщить, хотя это невежливо, затем выставляешь себя полным ослом, устраивая в больнице скандал Пруденс Медоуз, а прошлым вечером лезешь к этому бандюге Данко и пытаешься путем шантажа заставить сделать для тебя грязную работенку. Знаешь, уже к рассвету слух об этом разнесся по всему городу. Так не годится. При том, как ты сейчас действуешь, я бы на тебя не поставил. Думаю, теперь самое время официально разорвать отношения между нашими двумя организациями. Тем более что, насколько я слышал, дни «Дивизии» все равно сочтены.

Моргая изо всех сил, Коннор попытался найти подходящие слова:

— Говоришь, ты не станешь нам помогать?

— Ну вот, наконец ты научился, как я посмотрю, говорить по-английски.

Коннор швырнул на пол салфетку и резко встал, опрокинув стул на пол.

— Так и знал, что нечего просить друзей об одолжении! — проревел он, тыча пальцем Алламу в лицо для пущей убедительности. — Гребаные англичашки! Да ты сам не сумеешь поймать даже клеща, когда тот залезет к тебе в задницу!

— Ну и катись отсюда, скатертью дорога! — выкрикнул Аллам.

Он оставался совершенно спокоен, пока разбушевавшийся Фрэнк Коннор покидал ресторан. Потребовалась вся сила воли, чтобы Аллам не поднялся со своего места, когда все присутствующие повернулись и уставились на него.

— Не беспокойся, Фрэнк, — пробормотал он себе под нос. — Недружественных лиц здесь хоть отбавляй. Ты их просто не заметил.

Это был самолет «Циррус-СР22», одномоторный поршневой самолет с шестью посадочными местами, развивающий максимальную скорость 342 километра в час при дальности полета 900 километров. Михаил Борзой, председатель и единоличный владелец компании «Русалюм», крупнейшего производителя алюминия, мажоритарный держатель акций шести коммерческих банков, принадлежащих к десятке самых крупных в стране, единственный публичный спонсор балетной труппы Мариинского театра (и частный спонсор трех ее ведущих танцовщиц), а также первый советник президента, заканчивал предполетную проверку. Питометр[13]в порядке. Закрылки работают превосходно. Уровень масла в двигателе даже выше положенного, а топливный бак заправлен по самую горловину.

— Можно лететь, — крикнул он второму пилоту, залез в кабину и, усевшись на левое сиденье, пристегнулся.

Потом развернул на коленях карту и ввел координаты полетного плана в авиационный навигатор фирмы «Гармин». Борзому исполнилось пятьдесят пять, он был среднего роста и не мог похвастаться идеальной фигурой. Когда-то давным-давно кто-то сказал, что телом он напоминает грушу, и эта его особенность сохранялась и по сей день. Но если внешне он действительно походил на грушу, то прочими свойствами он скорее напоминал грушевидное «тело» кактуса-опунции, усеянное колючками. Да, Михаила Борзого нельзя было назвать приятным человеком. Приятные люди не контролируют фирмы, являющиеся крупнейшими производителями алюминия в мире. Приятные люди не сколачивают состояние в двадцать миллиардов долларов, да еще после обвала цен на фондовых биржах. Приятные люди после нищего детства и юности не становятся опорой действующего президента и не претендуют в качестве одного из трех кандидатов на этот высокий пост. По крайней мере в России подобного не происходит. В России приятных людей топчут, грызут, разжевывают и выплевывают.

Борзой связался по радио с диспетчерами и получил добро на выезд на взлетную полосу. Он всегда мечтал стать военным летчиком. Еще мальчишкой он ходил на ежегодный майский парад на Красной площади и раскрыв рот смотрел, как эскадрильи «МиГов», «Ту» и «сушек» пролетают у него над головой. Он воображал, как сам мчится вверх, в стратосферу, а затем стремительно пикирует к земле.

Прежние мечты оборвались в десять лет, когда врач-окулист водрузил ему на нос очки в отвратительной роговой оправе. Что ж, если ему не суждено стать военным летчиком, он выберет нечто иное, почти столь же заманчивое. Он станет разведчиком.

Борзой подрулил к началу взлетной полосы и развернул самолет против ветра. План сегодняшнего полета предусматривал быстрый трехсоткилометровый бросок из московского аэропорта Шереметьево в Норильск,[14]где находился самый большой металлургический комбинат. Время полета должно было составить один час тридцать три минуты. Погода стояла ясная, видимость — десять километров. Прекрасный день для такого путешествия.

Борзой запустил двигатель, отжал тормоз, и самолет понесся по взлетно-посадочной полосе. Когда скорость превысила двести двадцать километров в час, он поднял самолет в воздух. Нос «цирруса» приподнялся, и малыш принялся набирать высоту, словно лист, попавший в быстро восходящий воздушный поток. Борзой улыбнулся, посмотрел на второго пилота и произнес:

— Похоже, этому чертенку до жути нравится летать!

Второй пилот не ответил.

Когда «циррус» поднялся на тысячу метров над землей, автоматически сработало взрывное устройство, содержащее пятьдесят граммов высококачественной пластиковой взрывчатки и заложенное рядом с топливным баком, в который входило более четырехсот пятидесяти литров высокооктанового авиационного бензина. Как отметил ранее Борзой, бак заправили доверху. Взрыв был ужасен. Еще секунду назад самолет набирал высоту со скоростью двести метров в минуту, и в следующий миг он превратился в адский огненный шар.