Она была моделью, начинающей актрисой и очень независимой девушкой. Не прошло и двух недель, как я бросил Уолнат-хаус и переехал к ней. У нее было отличное жилье в Вэлли-Виста, которое купил ей отец перед смертью, – кажется, из мебели там стояли только обеденный гарнитур, кровать и диван. Вот как мы проводили время: я просыпался утром, лежал, черт побери, на полу, пил водку и курил, пока она не проснется. Потом Рене вставала и занималась своими делами, а я своими – так мы и жили. Я посмотрел множество кулинарных шоу: «Гонку гурмана», «Великих поваров Востока и Запада» и «Сообщество кулинаров».

Так началась моя пожизненная одержимость кулинарными шоу, хотя я до сих пор вообще не готовлю. По вечерам мы заказывали еду.

Таков был мой быт. А тем временем мы по-прежнему искали барабанщика.

Мы уже исчерпали все возможные варианты, но я не собирался прекращать охоту. Мы с Даффом и Иззи ломали себе голову над этой задачей. Мы обсуждали лучших барабанщиков, которых видели в последнее время, но никто из них не казался нам подходящим… и тут однажды вечером на меня снизошло озарение. Я вспомнил, что несколько месяцев назад был на концерте группы Cult в амфитеатре «Юниверсал», и их барабанщик меня поразил. Он играл чертовски хорошо. Я стоял у сцены и слушал его как зачарованный. За весь концерт я даже не обратил внимания на остальных музыкантов группы. Игра его была чрезвычайно напряженной, а звук так и захватывал тебя целиком: он был такой объемный, эпичный, властный. В тот момент, когда я вспомнил о нем, я не мог поверить, что высидел столько дерьмовых прослушиваний, когда уже знал нужного человека.

Майк Клинк, наш продюсер, уже работал с Мэттом Сорумом – барабанщиком, о котором я говорю, – поэтому я тут же позвонил ему и оставил сообщение. Потом я напился, лег на спину, свесил голову с кровати и смотрел на телефон в ожидании, когда же он зазвонит. Наконец, он зазвонил. Я тут же взял трубку.

– Алло? – сказал Майк тихим голосом, как обычно.

– Привет, это Слэш, – сказал я. – Слушай, ты же знаешь барабанщика из группы Cult? Нам нужен барабанщик, а я видел, как он играет, и я хочу узнать, сможет ли он с нами поработать.

– Ну, не знаю, – ответил Майк. – Мне нужно позвонить.

– Ага, ладно.

В начале вечера телефон зазвонил снова.

– Слэш, – говорит Майк. – Вот что я узнал. Возможно, он согласится. У тебя есть ручка? Я дам тебе его номер.

В тот день я почти не двигался – я ждал этого звонка и думал только о нем, потому что знал, что это правильное решение. Я записал номер на листочке, или на стене, или у себя на руке – точно не помню.

Я набрал номер. Мэтт взял трубку.

– Алло.

– Привет, Мэтт, это ты? Это Слэш, – сказал я. – Я из Guns N’ Roses, нам нужен барабанщик. Тебе это интересно?

Через два дня Мэтт пришел на репетицию, и за две-три песни мы с Даффом и Иззи поняли, что нашли нужного человека. Теперь у нас был музыкант со своим собственным чувством музыки и индивидуальным стилем, который при этом был с нами на одной волне. Его сила, мощные удары и настрой заполняли все пространство – отныне звучание нашей группы будет таким.

Кажется, мы с Даффом позвали Мэтта выпить и спросить, хочет ли он играть в нашей группе, – не помню, куда мы пошли, может, в «Рейнбоу». Мы сели, выпили, снюхали кокса и все такое. Он отлично вписывался. Мэтт волновался – о таком предложении мечтает каждый гастролирующий музыкант. Для настоящего рок-н-ролльщика нет более легкого карьерного пути. После того как мы повеселились все вместе, нам стало ясно, что Мэтт считает Guns лучшей группой на планете, а кроме того, группой неутомимых тусовщиков. Платили хорошо, и не было никаких правил, кроме одного: все, что нужно делать, – хорошо играть.

Правда, Мэтту предстояло очень быстро научиться многим вещам. У нас были демо-версии тридцати шести песен, которые мы планировали записывать для альбомов. Поскольку этих записей было недостаточно для начала, перед нами с Иззи и Даффом стояла задача научить его всему за относительно короткое время, и из-за этого нам пришлось по-быстрому стать профессионалами. Мы испытывали сильные угрызения совести – по крайней мере, я – за то, что отпустили Стивена. Зато, когда Мэтт втянулся, он подарил нашим репетициям второе дыхание. Мы наконец увидели свет в конце туннеля, хотя уже готовы были навсегда распрощаться с надеждой.

В этот период произошло еще несколько событий, когда Guns заявили о своем возрождении, – мы дали несколько концертов, заслуживающих внимания. Один из них прошел в тот вечер, когда мы с Даффом от лица группы получали американскую музыкальную премию за лучший рок-альбом. Я никогда не обращал внимания на премии «Грэмми», АМА и подобные. Я никогда не смотрел эти передачи по телевизору и не проявлял к ним активного интереса. Несмотря на это, мы с Даффом все равно пошли – в основном ради выпивки, – но не сообразили, что номинация на премию означает реальный шанс ее получить, а если получишь, то придется выйти на сцену и толкнуть какую-то речь присутствующим в зале и телезрителям.

Я тогда встречался с Рене, Дафф – с Пилар, а на церемонию вручения премии АМА как раз можно было привести девушек. Там подавали только вино, и мы выпили по меньшей мере по восемь больших бокалов. Сама церемония оказалась довольно скучной и напряженной. Мы сидели и разговаривали, а Guns N’ Roses вдруг назвали победителем в номинации на лучший рок-альбом за Appetite. Мы были ошеломлены. Нас осветили прожектором, и мы, шатаясь, поднялись на сцену. Как только я осознал, что мы победили, мне захотелось поблагодарить кучу разных людей, поэтому я благодарил Зутаута, Нивена, всех работников компании «Геффен», постоянно чертыхаясь из-за того, что накидался вином и по-прежнему нервничал. Я понятия не имел, как нужно себя вести на подобных церемониях. В общем, мне оставалось всего несколько имен, и тут мне выключили микрофон. Я еще что-то говорил, а потом только понял, что звука нет. Нас проводили со сцены сфотографироваться и провести пресс-конференцию. Я находился в приятном возбуждении, мне было весело, и я всем показывал средний палец.

На следующий день я только и слышал об этой церемонии. Меня просто потрясла полемика вокруг этого события, потому что сам-то я до сих пор не придаю ей большого значения. Однако я оказался ответственен за семисекундную задержку, которую пришлось включить в протокол всех следующих церемоний, а Дик Кларк не разговаривал со мной еще восемь лет. Меня не пускали на церемонию АМА до недавнего времени, пока не попросили вручить награду.

Я не репетировал свои выходки, зато они показывали четко и ясно: Guns живы и здоровы.

В студии у нас было тридцать шесть песен, которых с лихвой хватило бы на двойной альбом. Мне хотелось выбрать двенадцать лучших из тридцати шести и довести их до совершенства, но я не стал этого делать, потому что был счастлив уже оттого, что мы вообще работаем. Аксель хотел записать все тридцать шесть и сделать двойной альбом. Он не хотел сидеть на этих мелодиях как на сундуке с приданым. Я его понимаю: многие из песен и так были старыми – мы не включили их в прошлый альбом, – а другие и того старше. Кроме того, мы написали кучу новых песен, которые отражали наше текущее состояние. Может, это слишком ретроспективный разговор, но общее настроение было такое, словно нам хочется поскорее рассчитаться со своим прошлым и высказать все, что накопилось. Все вместе эти песни представляли некую важную концепцию прошлого и настоящего нашей группы. Мы вместе прошли невероятный путь, и единственный способ описать его – этот материал.