Платье я заказала в Париже, цвет «синяя полночь». Парча темного серебра, по подолу серебристое кружево, швы прошиты серебряными нитками в тон. В этом наряде я была королева. В субботу утром я приняла роды у миссис Констебль (девочку), а в пять вечера уже надела свое бальное платье, достала из сейфа драгоценности. Чарли смотрел, как я примеряю диадему, три кольца с бриллиантами и браслеты с драгоценными камнями на каждое запястье, на шее – кулон, камень покрупнее окружают камешки помельче, все сверкает и переливается. Серьги-капли разбрасывали бело-голубые сполохи.

Эти серьги были на ней в то утро, когда я нашла ее в ванне. Я сама вынула их у себя из ушей и надела. С ними ее и похоронили.

Из-за штор второго этажа мы с Чарли наблюдали за подъезжающими в вечерних сумерках экипажами. Их золотистые огоньки летели к нашему дому роем светлячков. Дама выходила из кареты, джентльмен в цилиндре и белом галстуке подавал ей руку, и пара поднималась по лестнице дворца Джонсов. Сплошь важные персоны: адвокаты и доктора, брокеры и финансисты, члены муниципалитета и политики. Мэр Хевмейер с супругой отклонили приглашение. Та к же поступили миссис Готтентот Астор и миссис Снут Вандербильт, да и прочее высокородное старичье: Ринеландеры и Стуйвизанты, Куперы и Стронги. В холле играл струнный квартет, официанты в черных фраках скользили с бокалами шампанского и крекерами с черной икрой. Это именовалось «прусский стиль». Джентльменам предлагали сигары в коробках розового дерева, а дамам – крошечные пирожные, размером и нежностью напоминавшие маргаритки. В большой гостиной на четвертом этаже банкетные столы ломились от яств: мясо, сыры, многоэтажные конструкции со сладостями и фруктами.

Наконец состоялся и наш выход. На верхней площадке лестницы Чарли поднял наши сцепленные руки, приветствуя гостей.

Шлейф моего синего платья струился по ступеням. Музыка пришлась бы по душе и царствующим особам.

– Вот она какая, миссис Джонс, – сказал кто-то.

Все взоры устремились на меня. Многих я знала. Доротея и Серена с мужьями. Милая моя Кэндес Уилер – мой консультант по интерьерам, мой адвокат Моррилл и его коллеги с женами. Миссис Присцилла Лайл, судья Криттенден, Фанни Рейнголд и наши друзья – Оуэнсы, Аримбо и Уилл Сакс. Мы прошли сквозь толпу, со всех сторон неслись приветствия и одобрительные реплики. Какой прекрасный дом. Как мы гостеприимны и щедры. Чудесная музыка. Дворецкий Томас ударил в гонг, приглашая гостей наверх – к яствам и развлечениям. Все наслаждались на свой вкус: джентльмены в биллиардной, дамы в гостиной. На первой площадке лестницы гости непременно замедляли шаг, чтобы восхититься фресками: резвящиеся херувимы, очаровательные розовощекие малыши. Миссис Уэбб и миссис Фрелингхузен проявили удивительную осведомленность:

– Двум итальянским художникам потребовался год, чтобы написать это, можете себе представить?

– Десять тысяч долларов за одну фреску.

– А ковер сущий восторг! – воскликнула миссис Уэбб, опуская взгляд себе под ноги.

– Басон, – сказала я, поставив ударение там, где надо. – Три тысячи долларов.

Судя по всему, такую цену за ковер они и вообразить не могли. Кэндес Уилер как-то намекнула, что неприлично объявлять стоимость вещей на публике, но я спросила, а зачем тогда вообще нужны деньги?

От толпы отделилась Грета, за ней следовал ее муж, мистер Альфонс Шпрунт. Ему бы не помешал хороший парикмахер – из ушей торчали неопрятные пучки волос. Широко улыбаясь, они поздравили нас с Чарли. Было ясно, что шампанского выпито уже немало. Грета со смехом обняла меня:

– Помнишь, как мы были горнишными? – Язык у нее слегка заплетался.

– Грета, дорогая, ты пьяна.

– Sturzbesoffen[92], мадам. – Она засмеялась еще громче и изобразила шаткий книксен.

Я не понимала, зачем Грета вышла за этого своего мистера Шпрунта, человек он преунылый и к малышу Вилли относится неважно. Шпрунтов отвлекло появление официанта с шампанским.

В бальной зале к нам подошел мистер Моррилл:

– Что вы думаете об этом ужасном новом законе?

– Что еще за закон? – спросил Чарли. – Запретили сигары после обеда?

– Хуже. Теперь запрещено пересылать по почте некоторые материалы. Так называемые непристойные.

– Мысли у меня случаются непристойные, – ухмыльнулся Чарли, – но вот в корреспонденции тишь да благодать.

– Брошюры Чарли носят образовательный характер, – сказала я. – Вы ведь знаете.

– Новый закон наверняка неприятно скажется на вашем предприятии, – предупредил Моррилл. – Он явно направлен на лиц, которые распространяют товары, предупреждающие… хм… зачатие.

– И кто автор закона? – спросила я.

– Мистер Комсток. Так и называется, «Закон Комстока».

– Кто этот Комсток?

– Что-то вроде почтового инспектора, чиновник по особым поручениям. Мистер Энтони Комсток.

Так я впервые услышала имя моего Врага. И знаете что? Я тут же забыла это имя. Выкинула из головы предупреждения Моррилла, отмахнулась рукой в шелковой перчатке. Почтовый инспектор. Музыка водопадом сбегала вниз по лестнице, пузырьки шампанского кипели у меня в крови, над головой мерцали звезды, и я кружилась в танце. Это была всем ночам ночь. Газеты уделили событию много внимания, вот что написал «Полиантос»:

Мадам Х (имя нет нужды упоминать), злославная своими нечестивыми деяниями, прошлым вечером дала бал для сливок класса нуворишей.

Нет, ни Асторов, ни Вандербильтов ей заманить не удалось, зато фальшивой аристократии было в избытке. Миссис Кэндес Уилер, специалист по оформлению интерьеров, почтила бал своим присутствием, несомненно для того, чтобы защитить выбор хозяев дворца – в частности, безвкусные цветочные витражи в окнах. Внутреннее убранство – истинный образец роскоши и вкусовой непритязательности: в доме беспорядочно перемешаны антикварные диковины с бюстами Вашингтона, Франклина и американскими флагами.

– Они отметили Джорджа и Бена, – воскликнула я. – И флаги!

– Этим мы и гордимся, – сказал Чарли.

Гордимся, да. По всему миру разошлось: семья Джонс почитает флаг, свободу и демократию, символом которых является этот флаг. Бюсты Вашингтона и Франклина у нас не случайно, как и флаг. Мы патриоты и гордимся тем.

Но ни один флаг не мог защитить от парового катка, что несся на нас тогда полным ходом. Мистер Комсток весил больше двухсот пятидесяти фунтов, тогда как во мне и девяноста не наберется. Поединок во всех смыслах неравный.

– Ты опять в новостях, миссис Джонс, – мрачно сказал муж за завтраком вскоре после большого бала и протянул мне газету. – «Гералд» благословил мистера Комстока на действия в отношении тебя. Они называют его «инспектор Господа», а сам он себя именует Председателем Общества по ликвидации порока.