Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что из этого?
– На этом можно сыграть, – сказал Мунго. – И ты должна мне помочь. Когда завтра вечером мы будем ужинать с королем, я хочу, чтобы ты втянула эту ведьму в спор. В конце концов мы вынудим ее выставить свою руку на всеобщее обозрение. А на следующее утро ты притворишься больной, и я скажу королю, что это она, проклятая, сглазила тебя. Якову ничего другого не останется, как приговорить ее к смерти за колдовство. Этим я положу начало своей мести Макартурам, а ты выйдешь замуж за Гордона и станешь со временем герцогиней Арджил.
– Ты с ума сошел? – воскликнула Лавиния, которой отнюдь не улыбалась перспектива ввязаться в столь рискованное предприятие. – Эта женщина носит наследника Инверэри. И ты думаешь, Горди позволит тебе погубить ее?
– У Горди есть наковальня, на которой он выкует себе еще одно отродье.
Лавиния сдавленно хихикнула, но покачала головой:
– Кузен, я не буду принимать участия в убийстве ребенка.
– А я думал, что тебе нужен Кэмпбел, – парировал Мунго.
– Был нужен, – кивнула она. – Но теперь я поняла, что при дворе есть и другие, не менее привлекательные мужчины.
– Кто, например?
Она надменно улыбнулась:
– А вот это уже не твое дело.
– Ливи, помоги мне это устроить, – сказал Мунго с легкой улыбкой, хотя глаза его совсем не смеялись. – Сделай, что я прошу, или я шепну на ушко твоему отцу, чтобы он поторопился выдать тебя замуж. Я слышал, что старик Рэмси ищет себе жену.
– Эта вонючая свинья? – вскричала Лавиния. Ужасная мысль, что ей придется делить ложе с беззубым, дряблым стариком, от которого противно пахло, заставила ее пойти на попятный. – Ладно, я втяну ее в спор, но больной притворяться не стану.
– Ты только заведи с ней какую-нибудь свару, а уж я устрою все остальное.
Мунго выложил на стол несколько монет и, поднявшись, они с Лавинией направились к выходу.
– Кстати, – сказал он, – займи-ка для меня место рядом с собой завтра на заупокойной службе. Я немного запоздаю.
Лавиния остановилась и резко повернулась к нему.
– Почему? – подозрительно спросила она.
– Есть одно дельце, – ответил он.
– Какое?
Мунго слегка поднял брови и улыбнулся так зловеще, что у нее дрожь пробежала по спине.
– А это уж, моя дорогая кузина, тебя не касается.
-Пожалуй, я могла бы чувствовать себя счастливой, если бы только…
– Если бы что?..
Роберта подняла руку и приложила палец к губам отца, призывая его к молчанию, как он сам когда-то делал с ней в детстве. С улыбкой заглянув в его черные глаза, она взяла отца под руку.
– Пойдем немного прогуляемся, – предложила она. – И там я объясню тебе, что имею в виду.
Они вышли и двинулись по желтеющим лужайкам за ограду аббатства Холируд, туда, где, словно старые друзья, росли рядом несколько вековых дубов. Глубоко вдыхая свежий прохладный воздух, Роберта любовалась их золотой осенней листвой.
Рядом с отцом она чувствовала себя спокойно и уверенно. Хотя Йен Макартур пользовался репутацией человека горячего, а порой и неукротимого, он был всегда лучшим другом и защитником для нее. Несмотря на свои многочисленные обязанности главы клана, отец всегда находил для нее время. Роберта внутренне улыбнулась, вспоминая, как он проводил с ней долгие часы, когда она скучала в одиночестве, как они болтали, сидя она за кружкой молока, а он за кружкой сидра. Он всегда принимал ее сторону в ссорах с двумя младшими братьями, обижавшими ее, и утешал, когда она плакала оттого, что никто из детей не хотел с ней играть.
Но как бы получше это ему объяснить? Объяснить то, что и самой до конца не понятно.
– Я не жалуюсь, но мне бы хотелось, чтобы мой муж любил меня, – сказала Роберта. – Как ты любишь маму.
– Я уверен, что Горди тебя любит, – ответил отец. – Ведь ты самая хорошенькая женщина на свете.
– Папа, ты пристрастен, – с улыбкой сказала она.
– Может, и пристрастен, но говорю тебе правду, – настаивал отец.
– Горди никогда не признавался мне в любви.
Йен обнял дочь за плечи.
– Мужчинам трудно бывает признаться в глубоких чувствах. Но это не значит, что они не испытывают их. Просто они не склонны говорить о любви.
– Но зачем мужчинам скрывать свои чувства?
– На это у них бывает много причин, – ответил Йен. – Чаще всего они боятся показать женщине свою уязвимость и зависимость от них.
– Относительно Горди мне трудно в это поверить, – возразила Роберта. – Ведь он самый храбрый и доблестный из всех, кого я знаю. Кроме тебя, разумеется.
Эта дипломатическая уловка заставила отца улыбнуться. Он нежно поцеловал ее в лоб.
– Ну а как ты себя чувствуешь?
– Теперь прекрасно. Обычная утренняя тошнота уже прошла. – Роберта покраснела и опустила глаза. – Знаешь, поначалу я решила, что умираю от какой-то ужасной болезни.
Довольный ее признанием, Йен Макартур засмеялся. Он вырастил свою дочь если и не очень послушной, то все же искренней и скромной.
– А ты знаешь, я полюбила сыновей Горди, как своих, – добавила она, искоса взглянув на отца из-под густых ресниц.
– У тебя всегда было великодушное сердце, – заметил Йен, и в его черных глазах промелькнула нежность к дочери. – Я рад, что былые похождения твоего мужа не слишком беспокоят тебя.
– А почему мама не приехала в Эдинбург? – спросила Роберта, чтобы увести разговор от этих похождений.
– Я настоял, чтобы она осталась в Арджиле, – ответил Йен. – В Эдинбурге ей делать нечего. Твоя мать отнюдь не робкого десятка и всегда говорит то, что думает. А Яков Стюарт никогда не пользовался ее уважением. Она считает его бессердечным сыном, предавшим свою мать.
– Я тоже так считаю. – Роберта понизила голос почти до шепота и сказала: – Я видела королеву Марию, когда была в Англии.
– Ты? – в голосе отца прозвучал явный интерес.
Роберта кивнула:
– Я убедила дядю Ричарда взять меня с собой в Чартлей, – когда мы были в Шропшире, в то лето перед ее… – Она осеклась, не в силах вымолвить страшное слово. – О, папа! Она была так одинока. Мое сердце болело за нее. А Яков отказался предоставить ей убежище, когда Англия предложила отослать ее домой.
Едва эти слова сорвались с ее губ, Роберта тут же пожалела о них.
– Ах вот как! А я и не знал об этом, – с мрачным видом сказал отец. – И кузен Магнус тоже не знал.
Стараясь загладить свой промах, Роберта мягко коснулась его руки.
– Ничто теперь уже не вернет ее с того света.