маленьким мальчиком лет семи. Осмотревшись и поздоровавшись, они начали беседу.

– Сколько времени прошло, уже и не вспомнить. Видите, у меня уже внуки подрастают. – сказал Геральд.

– Давно вы не заходили ко мне граф, что ж, на то воля Божья.

– И именно из-за нее я здесь. Хочу рассказать вам, отец Вильям о последнем происшествии. Помните затворницу, что жила в замке.

– Припоминаю.

– Так речь пойдет именно о ней. Как вы, должно быть, слышали, мы с супругой перебрались в поместье Мемориес Роуз, а замок поднесли в дар детям. И вот недавно, они, осматривая замок, затеяли кое-что там переделать, однако те мастера отлично постарались, раз замок еще стоит, а я их ругал; так вот, они открыли ту самую комнату, где некогда жила затворница. Каково было мое удивление, когда узнал, что там никого не было. Сознаюсь, я вовсе позабыл о ней, потому что перестал верить. Боюсь, мои догадки правдивы, ее никогда не существовало, тогда почему вы солгали мне?

– Даниэла существует, она есть и всегда будет, пока о ней помнят. И думаю, пришло время поведать вам историю, она также таинственна как исповедь, но думаю, время пришло.

И отец Вильям рассказал Геральду всю жизнь Даниэлы, и свою жизнь, ведь он когда-то именовался сэром Гарисоном.

– …После того как мне было отказано, я отчаялся и не нашел другого выхода, как отправится в путешествие по миру, провернул дело легко, ведь я заведовал кораблями, мне не составляло особого труда отплыть на судне в неизведанные уголки земли и мирового океана. Я искал забвения и успокоения, но не нашел. Немыслимое количество раз я пытался полюбить другую женщину, просто не мог, любовь к Даниэле лишь крепла благодаря разлуке, постоянно вспоминал о ней, но уже не надеялся. Убеждал себя в обратном, безрезультатно. Несколько лет мне потребовалось на поиски себя, своего предназначения. Слава Богу, я не впал в уныние, а отыскал один единственный путь, углубился в богословие и вознамерился служить Богу и людям, до конца дней своих. Так я стал священником. Далее вы можете не поверить мне, но всё было именно так, как я говорю. Меня рукоположили и назначили, направили в этот приход, и тогда я осознал, что это было не случайно. Я был страшно искушен, принявший обеты, я проявил слабость. Навестил Даниэлу, дверь ее была заперта, она могла узнать мой голос, но не впустила, я желал лишь увидеть ее, не более того, Даниэла оказалась сильнее меня и не поддалась на уговоры. Родные отреклись от нее, и не представляю, как она прожила без помощи, только с Божьей помощью. Отныне я помогал ей, чем мог. Прошли еще несколько лет, неожиданно приехали вы и изменили жизнь Даниэлы.… Даже не сомневайтесь в ее существовании. И вот однажды я как всегда пришел к ней в вашем присутствии, помните. Тогда в первый и единственный раз она отворила мне дверь и впустила к себе. Для того чтобы попрощаться и исповедоваться. Красива словно ангел, я не мог оторвать от нее своих глаз, поседевший старик, я смотрел на нее, а она лишь поблагодарила за всё и попрощалась со мной. С тех пор ее не стало, может быть, она ушла странствовать, умерла, либо вознеслась на небо. Я точно не знаю. Неправильно говорить о святости при живом человеке, но для меня Даниэла свята и праведна, она изменила меня и наставила на путь истинный. Вся наша жизнь это борьба со своим грехопадением и я уверен с Божьей помощью, она справилась с собой. Молитвы ее до сих пор оберегают меня и многих людей, с того момента как мы познакомились, я ни разу не болел, ни разу не отчаивался, если узнаете сколько мне лет, то не поверите, чувствую поддержку и защиту, заботу о моей грешной душе. Я искренне любил ее и знаю, мы будем вместе на небесах. И надежда эта согревает меня. Надеюсь и верю, она счастлива.

Глава восемнадцатая

“Сладостны уста порока,

Потому горьки правдивые слова пророка”.

Историю эту знали лишь два человека, коими не одним из них я не являюсь. Я потомок рода Краусвеа, маленьким мальчиком услышавший рассказ старого священника, многие уже не помнят его имени, но я по-прежнему вижу, как он убирает сухую траву и цветы с холмиков могил, и будто время над ним не властно. Он добро улыбается сквозь густую бороду, а в глазах его еще теплится мечта о встречи с любимой. Не смогу вспомнить, когда меня впервые посадили за ученическую парту, какой был урок, не помню своего первого учителя, но история жизни Даниэлы Затворницы отпечаталась в моей душе навсегда. Дедушка с бабушкой умерли в один день, сидя в саду, там, где он сделал ей предложение, и смотря друг другу в глаза. И отныне историю эту знают лишь двое.

Эпилог

Отрывок сна:

Они стояли и ждали когда я, наконец, провозглашу во всеуслышание, нареку себя праведником. Но мой ответ был иной – Я грешник! – вырвалось из уст моих. И толпа разверзлась, и пропасть зияла над бездною, не оправдав ожиданий, изрекши правду, они ввергли меня в изгнание.

2010г.

Фантомные боли

Чернильная капля невольно соскочила с кончика заостренного пера, отчего расточитель содрогнулся, когда небольшая лужица растеклась по письму, столь прилежно некогда долговременно составленному Томасом Свитом. И потому под пятном ему пришлось сотворить приписку – “Черные пятна падают на жизнь каждого человека, порою их необходимо не замечать, чтобы не отвлекаться от важного, например, от содержания сего последнего моего послания”.

Сегодня записывая однотонные строфы, он еще умудряется одновременно размышлять о человеческой судьбе кратко описанной как всегда гротескно классиками мировой литературы. Ибо человек по их разумению может быть либо “Человеком в футляре”, либо “Человеком толпы”, один сторонится общества, дабы познать себя, другой отвергает одиночество, чтобы не остаться наедине с самим собой, о эти мученики терзаемые совестью. Нет, это лишь малые отблески души, ее величье не вместить в слова, ее глубину не облечь в переплет. Посему пространным казалось мистику завещание, лежащее на столе, ибо он не сторонится посетителей, но ощущает, как постепенно отдаляется от них, душою стремясь туда, за горизонт.

Однако сей сакральное действо прощального характера прервал человек весьма миролюбивого вида, столь тихо вошедший в комнату графа. Томас Свит окинул его пристальным взглядом, сделал жест рукой, в знак разрешения разговора и неминуемой откровенности. Тот джентльмен