– Это я слышал. А зачем на повороте срабатывать приводу?

– Как – зачем? – Сергей даже растерялся. – А подушку как ставить?

– Стоп, – сказал постаревший мальчик-колдун. – Рычаг переключения трансмиссия–подушка только на нейтралке и не выше второго контура срабатывает, дальше там режим «или–или». Как вы умудрились на скорости переключиться?

– А это уметь надо, – назидательно объяснил Сергей. – Молот мне, так я любого в своего перекую. Контуры понижаются вручную, тут же нейтралка – и выброс подушки.

За правым ухом шумно выдохнул Викторов. А Маклаков, что характерно, начал оживать и расти во все стороны, как поддуваемый крокодильчик.

– Товарищ Кузнецов, то есть вы реально такой маневр совершали: ускориться до поворота, потом убрать колеса и обойти соперника на воздушной подушке? У вас что, догонялки там были? – жестко спросил Поттер.

– Какие догонялки, вы что несете?! – рассвирепел Кузнецов. – Это боевые машины, испытанные, товар лицом надо показывать.

– Руль клинило? – неожиданно спросил Маклаков.

– Вот этого мне только... Хотя – да, когда кувыркался уже, подклинило. То есть это что, известная штука, вы про нее знали и скрывали? Вы что, смертей ждали?

Пролетарии забурчали. Маклаков аккуратно сгруппировался вокруг кружки и присосался к ней. Поттер запрокинул голову и сдавленно выругался. Викторов сказал:

– Паршев, накажу.

– Константин Альбертович, ты бы лучше товарища начальника наказал.

– Не понял, – сказал Сергей, чуя, впрочем, что уже не до наездов.

– Смотри, развивальщик, – сказал Поттер, вытащил «союзник», развернул проекцию «кипчака», повертел ее туда-сюда, свернул и со словами: – На фиг, вас мордой надо, – устремился к конвейеру.

Работяги неспешно потянулись за ним, остались только Маклаков, общавшийся с кружкой, и Викторов. Кузнецов посмотрел на него, Викторов сделал суровые брови и сказал:

– Пойдем, Сергей Владимирович, никогда не поздно.

– Ну пойдем, – с веселой обреченностью согласился Кузнецов.

Паршев-Поттер уже потрошил застывшую на конвейере машину. Когда Кузнецов с Викторовым настигли маскхалатную общественность, шрамоносец уже снял и раздал бампера и фальшборта, в несколько быстрых вжиков отсоединил и отставил двери и панели, ловко вытащил несколько болтов и скоб, выпростал и завернул юбку – «кипчак» стоял неловкий и прекрасный, как Мэрилин Монро на гинекологическом осмотре, Сергей чуть не отвернулся, – и ткнул ладонью в многофигурное сочленение:

– Это, по-твоему, что такое?

– Паршев, – зло сказал Викторов.

– По-вашему, по-вашему. Что это, а?

– Объясни сам, – попросил Кузнецов, понимая, что надо сдерживаться.

– А техпаспорт почитать у нас не бывает? Ладно, объясняю. Это направляющие, по которым ходят подвески и юбка. Ведут к полостям – вот, под панелями. В одну полость запихнуть два хрена невозможно, поэтому и действует принцип «или–или». Это в техпаспорте написано, на панели и вообще у всех на лбу. А для дураков специальная защита предусмотрена: строгий рычаг, правило контура, плюс залипающая рулевая колонка. Если человек совсем идиот, он все это дело обходит, то есть розетки есть ведь в каждом доме, и затыкать их без мазы, можно только предупредить, что мокрыми руками брать нельзя. Ну или отключить. А против кретина с двумя спицами мы, блин, бессильны.

– Паршев, все!

– Кость Альбертыч, чувак пришел, на Димона наехал, чуть ли не врагом народа его выставил, – а сам, блин, диверсию сделать хотел, еще и с самоубийством. Пусть послушает, блин.

– Слушаю, слушаю, ругайте же меня, позорьте и трезвоньте, – сказал Сергей, тягостно размышляя на тему, ну почему всегда так.

– А все, слушать и трезвонить больше нечего. Короче, подвески уходят не одновременно, а на два такта – так нагрузка правильнее раскладывается. А если бы было на скорости и одновременно... Вот смотри, – Паршев принялся показывать руками, – тут, короче, колесо ухо-одит, юбка ему навстречу, вот тут складка, должно зацепиться, но, допустим, проскакивает – и, когда срабатывает пневматика, получаются четыре таких шара вокруг колес, дальше жесткий контакт, и если математику знаешь, сам считай, сперва будет отскок и закидывание или сперва пробой, а потом уже юзы с закидоном. А это, товарищ Кузнецов, заброс реальный – на крышу, после него вы бы с нами сильно не разговаривали.

– Я понял, – сказал Кузнецов.

– Еще не все понял. Смотрите, вот пластина финальной сборки. Она фиксит направляющие с разницей два микрона. Вот если бы Димон слажал и выставил одинаковый уровень – был бы описанный кобзец. Представили? На полной скорости, на повороте, еще и в тайге, поди? Тут деревья, там второй «кипчак», а? Представили. А если бы Димон слажал и сделал больший дифферент, вас бы сразу на борт бросило, ну и с похожими последствиями. А у вас чего? Юз, кювет и нештатная вправка подушки? И шишки, да? И как теперь Димона назвать, а?

– Спасибо, товарищ Паршев, – сказал Сергей и решительно пошел к Маклакову, который отставил кружку и внимательно рассматривал орхидею. – Товарищ Маклаков, – твердо сказал он. – Дмитрий. Я был неправ и вообще скотина. Вы мне, оказывается, жизнь уберегли. Я, короче, прошу прощения и вообще теперь должен вам.

Маклаков смотрел на орхидею.

– Дмитрий, – повторил Кузнецов.

– Да, я слышу. Все нормально, – произнес Маклаков ровным голосом.

– Хорошо. Я очень извиняюсь, – сказал Сергей, коротко поклонился и, не оглядываясь, пошел к выходу.

Викторов выдержал культурную паузу и за миллисекунду до начала бурного обсуждения происшествия гаркнул:

– Ребят, время! За работу, дискуссии потом! Паршев, ты куда?

– Щас, – небрежно отозвался Паршев, присел перед Маклаковым и сказал: – Димон. Димон, ну хорош. Всё.

Маклаков, не отрывая взгляда от непристойных соцветий, что-то пробормотал.

– Чего?

– Всё равно всё то же самое, – внятно повторил Димон. – Как везде.

– А вот ни фига, – возразил Паршев. – Во-первых, не как везде – везде перед тобой босс извинился бы?

– А, – сказал Маклаков, обозначив движение рукой.

– Не «а». Совсем не «а». Потом, все в наших руках. Объяснили – он понял. Ты вспомни, блин, каким в прошлом году был – и каким стал. Это что, как везде?

Маклаков не отрывал влажных глаз от орхидеи. Паршев гыгыкнул и продолжил:

– Тебе теперь целый Кузнецов по жизни должен. Представился ведь еще, говна-пирога: я, грит, Кузнецов. Кто бы мог подумать. А ты, между прочим, мне должен. Переуступишь, а?

– Лоб болит? – тускло спросил Маклаков.

– У тебя сейчас заболит, шутник, блин. Ты помни: целый ты до первой гречневой каши в столовой.