Пальцем руки она водила по пыли, выводя какие-то каракули.

С немым изумлением взимал Харальд на эту сцену. Словно ощутив взгляд, женщина подняла голову, отбросила свесившиеся на лицо волосы и посмотрела прямо на мужчину.

В ее круглых голубых глазах Харалъд увидал нечто, заставившее его замереть от ужаса. Да, это была Дина, пусть сильно исхудавшая, совсем непохожая на прежнюю уверенную в себе хозяйку постоялого двора. В зрачках ее не было безумия, лишь безмятежное, истинно детское счастье. На краткий миг Харальд даже уловил слова, произносимые распухшими губами:

Цыпа-цыпа, цыпа-цыпа, вот придет с полей...

Цыпа-цыпа, цыпа-цыпа, водичка с неба лей...

Раздался страшный удар громами всполошенно залаяли собаки. С дерева с визгливым криком сорвались две галки и заметались в воздухе паникующими комками черных перьев. На круглом лице безумной женщины появилось выражение испуга, глаза наполнились слезами, и из груди вырвался искренний плач.

Харальд отступал, не чуя под собою ног, до тех пор, пока не уперся в лошадиный бок, и пожилая женщина, что выскочила из дома и начала утешать Дину, его не заметила. А он вскочил в седло и, сам того не заметив, въехал прямо в седую стену ливня.

Очнулся, лишь когда весь вымок и замерз. Огляделся, пытаясь в полутьме, забитой дождевыми струями и освещаемой лишь проносящимися в вышине золотыми огненными стрелами, отыскать убежище. Проситься в чей-то дом не хотелось.

Над головой беспрерывно грохотал гром, а земля просто шипела под ударами миллионов капель, когда Харальд разглядел высокое строение, скорее всего – хозяйственный сарай.

Поспешно слез с седла, распахнул дверь. В нос ударил сильный запах сохнущих трав. Лошадь стояла смирно, пока хозяин вытирал ее, а получив в распоряжение немалое количество сена, принялась жевать, довольно кося карими глазами. Харальд же поспешно развязал сумку и извлек книгу. Страницы тревожно зашуршали под его нетерпеливыми пальцами. Ведь должен быть магический способ вернуть человеку разум, должен!

Чтобы хоть что-то видеть, пришлось распахнуть дверь, из которой вместе с порывами холодного ветра долетали крупные, словно осы, капли, и такие же злые. Но Харальд не обращал на их укусы внимания, всецело сосредоточившись на поиске.

Он нашел требуемый ритуал, когда гроза утихла, гром гремел изредка и как-то устало, а мельтешение молний укатилось на север. Над миром навис низкий серый полог, из которого шел самый обычный дождь, а уже никакой не ливень.

Под этот-то дождь и выскочил Владетель, радостно приплясывая и потрясая руками, совершенно забыв о достоинстве мага, о чести родовитого. Увидь его в этот момент кто-либо из знакомых, решил бы, что Харальд сошел с ума.

Вода охладила разгоряченное тело, остудила разум, вернула равновесие чувствам, и маг спокойно начал готовить ритуал.

Наступление вечера застало его в лесу, точнее, в молодом сосняке. Деревья, около трех саженей высоты каждое, стояли стройными шеренгами, и землю устилал толстый ковер желтых иголок. Разгрести их было непросто, зато на голой земле, лишенной травы, очень легко оказалось рисовать. То, что с веток непрерывно капало, не смущало мага. Даже то, что, готовя место для рисунка, пришлось изрядно запачкаться, не остановило его.

После некоторых колебаний, так как книга предложила несколько вариантов рисунка, Харальд остановился на правильном восьмиграннике, вписанном в круг. Длину сторон, конечно, пришлось прикинуть на глазок, но в данном случае точность была не столь важна.

В восьмиугольник, в свою очередь, вписал пятиугольную звезду, направленную вершиной на север, в ту сторону, куда уползла гроза. Меж лучей расположил буквы надписи, а в самый центр рисунка поместил причудливо сплетенными два знака Истинного Алфавита – Кси, означающий прозрение разума, и Куэрт, отвечающий за возвращение к истокам.

Когда угас последний солнечный луч, все было готово. Для окропления рисунка нужна была людская кровь – Харальд взял своей. Иных доступных человеческих существ рядом не наблюдалось.

С наступлением ночи в сосняке наступила тишина. Тьма сгустилась меж деревьев, и лишь чисто-серебристое свечение магического чертежа разгоняло ее. Буквы светились каждая своим цветом, особенно сильно – центральные; зеленым, цветом сочной листвы, Куэрт, и синим, как морские волны, Кси.

Слова заклинания звучали глухо и торжественно, и Харальд уверенно довел ритуал до середины, когда вдруг запнулся, пораженный ужасной мыслью: а стоит ли дело того, чтобы им заниматься? Нужен ли Дине тот самый рассудок, который он тщится ей вернуть? Вместе с разумом возвратятся и воспоминания, жестокие, страшные, вернется вся правда об окружающем мире...

Харальд вспомнил лицо, виденное им в деревне, освещенное счастьем и довольством, которое можно испытать лишь в детстве или, если ты уже вырос, в прибежище безумия. Подаренный разум вышвырнет Дину из этого счастья, а что даст взамен? Горькую способность видеть все глазами взрослого человека. Не самое лучшее приобретение.

Слова заклинания застыли в горле. Маг замолчал, огорошенный догадкой, что сегодняшнее колдовство может стать самым жестоким из дел, им совершенных. Но не завершить заклинание тоже нельзя. Начатую магию надо довести до конца, и способов уйти от нее на полдороги нет.

На принятие решения понадобилось несколько мгновений. Стиснув зубы, Харальд шагнул вбок и носком сапога начал затирать одну из сторон восьмиугольника.

Едва светящаяся белизной лунного света струна оказалась порвана, как ударила боль, жгучая, беспощадная. Смяла и повалила Владетеля, словно куклу, на мокрую подстилку из колючек...

Под магией я понимаю глубокое и надежное познание тайн природы, так что, когда становятся известными природа, свойства, скрытые силы, сим патии и антипатии отдельных предметов, то можно вызвать такие действия, которые людям, незнако мым с причинами их, кажутся редкостными и даже чудесными.

Каспар Шотт

Очнулся Харальд от птичьего гомона. Голова была тяжелой, словно с похмелья, и он не сразу понял, где находится. С ощутимым усилием разлепил веки и некоторое время с недоумением вглядывался в шумящие вокруг деревья. Лес выглядел престранно. Некоторые стволы были словно опалены огнем, иные – перекручены самым чудовищным образом, одно, раскатанное почти в доску, тем не менее беззаботно размахивало колючими лапами под влиянием свежего ветерка.

Каждое движение отдавалось болью по всему телу. Харальд ощущал себя так, словно его хорошенько выстирали, а затем отжали. Тем не менее, напрягая мускулы, сумел приподняться и сесть. Одного взгляда, брошенного на словно выжженный в земле рисунок, хватило, чтобы все понять. Ему все же удалось остановить заклинание. Еще дешево отделался – легкими повреждениями и небольшим провалом в памяти.

На свист прибежал конь, оставленный вчера на опушке. Вид у него был очумелый, на хозяина воззрился с неясным подозрением.