Перед нами остановился стражник и обратился ко мне:

– Куда вы плывете?

Как и туфли Скай, меня тотчас же выдал бы рабий выговор. Подняв голову, я посмотрела на него. Белокурые усы и зеленые глаза, кепи, сдвинутое набок. За его спиной я различила сквозь закопченное окно сверкающую воду.

– Мэм? – переспросил он.

Сара заерзала на скамье. Я испугалась, что она сейчас что-то скажет, или Скай начнет напевать, или затаившийся во мне страх вырвется наружу. Но тут я вспомнила про вдовий наряд. Я издала звук, словно собиралась ответить, но захлебнулась от горя словами. И не так уж сильно мне пришлось притворяться. Я горевала над своей жизнью, над тем, что пришлось пережить, увидеть и узнать, над тем, что потеряла. Я заплакала по-настоящему.

И стражник отступил от меня на шаг:

– Соболезную вашей утрате, мэм.

Когда он отошел, с подбородка на юбку упала белая капля.

Заработал двигатель, и скамья задрожала, до нас донесся запах масла и вырывающегося из трубы дыма. Пассажиры вышли из салона на палубу, чтобы помахать на прощание платками. Мы тоже встали напротив рабов, кидающих тяжелые причальные концы. Где-то далеко звонили колокола Святого Михаила.

Крепко ухватившись за поручни в ожидании неизведанного, мы втроем стояли на носу корабля. Над нами кружили чайки, пароход вспенивал воду, вздымался на волнах и шел вперед. Когда заработали гребные колеса, Сара положила ладонь мне на плечо и не снимала ее, пока город не скрылся из виду. Таким был последний фрагмент моего лоскутного одеяла.

Я подумала о матушке и о том, что ее косточки навсегда останутся в Чарльстоне. Люди говорят: не оглядывайся, пусть прошлое останется в прошлом, но я всегда буду оглядываться.

Я смотрела, как Чарльстон исчезает в утреннем свете.

Когда пароход вышел из гавани, ветер усилился, вокруг нас затрепетали вуали, и я услышала свист крыльев дроздов. Кругом, насколько хватало глаз, простиралась сверкающая вода.

В 2007 году я съездила в Нью-Йорк посмотреть на работу Джуди Чикаго «Званый обед» в Бруклинском музее. В то время я с дочерью Энн Кидд Тейлор писала мемуары «Путешествие с гранатом» и не помышляла о следующем романе. Не представляла, о чем он может быть, только испытывала смутное желание написать о двух сестрах. Я еще не придумала, кто эти сестры, когда и где жили, какова будет их история.

«Званый обед» – монументальное произведение искусства, воспевающее достижения женщин в западной цивилизации. Чикагский банкетный стол с роскошными столовыми приборами, накрытый в честь тридцати девяти почетных гостей, стоит на полу, выложенном фарфоровыми плитками, на которых начертаны имена девятисот девяноста девяти других женщин, внесших важный вклад в историю. И вот, изучая стенды в Галерее биографий, я наткнулась на имена Сары и Ангелины Гримке, сестер из Чарльстона, Южная Каролина, где я в то время жила. Как я могла о них не слышать?

Уходя в тот день из музея, я спрашивала себя: те ли это сестры, о которых я хочу писать? Дома, в Чарльстоне, принявшись за изучение истории их жизни, я стала их пылкой поклонницей.

Как оказалось, на протяжении более чем десяти лет я проезжала мимо ничем не отмеченного дома сестер Гримке, не имея представления, что они были первыми женщинами-аболиционистками, а также входили в число первых и главных теоретиков американского феминизма. Сара – первая женщина в Соединенных Штатах, написавшая исчерпывающий манифест феминизма, а Ангелина – первая дама, выступавшая в законодательном органе. В конце 1830-х годов они, вероятно, были самыми известными в Америке женщинами, в то же время имели самую дурную репутацию. И тем не менее даже в родном городе о них знали, пожалуй, немного. Мое неведение я объясняю собственным упущением, а также подтверждением мнения о том, что достижения женщин нередко предаются забвению в истории.

Сара и Ангелина родились в среде влиятельной и богатой аристократии Чарльстона, в классе общества, восходящем к английским концепциям землевладения. Были они набожными и родовитыми дамами, входили в высшее общество, но тем не менее мало кто из женщин девятнадцатого века вел себя столь «неподобающим образом». Их взгляды претерпели длительные и мучительные метаморфозы, они порвали с семьей, отказались от своей религии, от родных мест и традиций, стали изгнанницами и в конечном счете – париями в Чарльстоне. Сестры Гримке начали выступать за пятнадцать лет до того, как Гарриет Бичер-Стоу написала «Хижину дяди Тома» под влиянием «Американского рабства как оно есть», памфлета, сочиненного Сарой, Ангелиной и мужем Ангелины Теодором Уэлдом и опубликованного в 1839 году. Выступали они не только за немедленное освобождение рабов, но и за расовое равноправие, идея о котором считалась радикальной даже среди аболиционистов. А за десять лет до конференции в Сенека-Фоллс, организованной Лукрецией Мотт и Элизабет Кэди Стэнтон, сестры Гримке яростно сражались за права женщин, принимая на себя первые удары реакционно настроенной публики.

Я читала о сестрах, и меня все больше притягивала Сара и перипетии ее жизни. Прежде чем оказаться на публичных подмостках, она искренне стремилась получить профессию, столкнулась с крушением надежд, предательством, испытала безответную любовь, одиночество, сомнения, ее подвергали остракизму и бойкотировали. Мне казалось, она обрела крылья скорее не вопреки этим вещам, а благодаря им. Не меньше, чем ее жизнь реформатора, меня покорила ее женская участь. Каким образом она стала тем, кем стала?

Я решила писать не художественную версию истории Сары Гримке, а сочинить воображаемую историю, вдохновившись ее жизнью. Продолжая исследования, роясь в дневниках, письмах, речах, газетных статьях и собственных сочинениях Сары, а также в обширном биографическом материале, я сформировала свое понимание ее желаний, побуждений и поступков. Речь и духовная жизнь Сары – моя интерпретация.

Я старалась не искажать исторический фон жизни Сары. На страницах книги вы могли найти описание самых важных событий ее жизни и формирующего опыта, а также огромный объем фактических деталей. Время от времени я пользовалась оригинальными словами Сары из ее сочинений. Однако ее письма в моем романе придуманы мной.

Больше всего я отошла от биографии Сары в описании ее воображаемых отношений с вымышленным персонажем Хетти Подарочком. Решив написать о Саре Гримке, я также загорелась желанием придумать историю о рабыне, жизнь и голос которой тесно переплелись бы с жизнью Сары. Я чувствовала, что не смогу написать роман по-другому, в нем должны быть представлены оба мира. Потом натолкнулась на провоцирующую деталь. В детстве Саре подарили в качестве горничной маленькую рабыню по имени Хетти. Если верить Саре, они сблизились. Проигнорировав законы Южной Каролины и мнение отца-юриста, помогавшего писать эти законы, Сара научила Хетти читать, за что обе были сурово наказаны. На этом, однако, короткое повествование о Хетти заканчивается. О ней известно лишь то, что вскоре она умерла от неизвестной болезни. Я сразу поняла, что ей должна принадлежать вторая половина моей истории. И попыталась вернуть Хетти к жизни, сочинить для нее жизнь.