Я подчеркнуто не глядел в ее сторону, хотя мне очень хотелось глянуть в ее глаза: чего там было более — мистического ужаса перед воскресшим покойником или желания хоть каким-то образом оправдаться передо мной? Впрочем, мне надо было следить за каждым движением Раззаева. Он открыл сейф, достал целлофановый пакет, свернутый прямоугольником, протянул мне.

— Разверни и положи на стол! — распорядился я.

В пакете лежал паспорт и обратный билет. Потом он достал объемную пачку стодолларовых купюр и бросил на стол.

— Здесь в десять раз больше… Ты забираешь их и прыгаешь туда, откуда пришел.

— Ах ты, мерзавец! — во мне все заклокотало. — Ты еще будешь мне условия ставить! Я все заберу, а тебя отправлю за борт с пачкой кокаина, чтобы приправить твое дерьмовое тело прежде, чем его сожрут акулы.

В дверь каюты постучали. Шамиль метнул быстрый волчий взгляд, затравленно блеснули глаза Марии. Кажется, даже в Первомайском ей не было так плохо. Там была хоть и жестокая, кровавая, но романтика войны. А здесь пришел палач. Палач — не психиатр, не священник и не собеседник. Ему недосуг слушать ваши жалобы. Ему пахать надо.

— Ну что молчишь? Скажи, что занят.

— Я занят! — повторил Шамиль.

Вдруг он метнулся к столу, схватил медную вазу и швырнул в меня. Я выстрелил — пули прошили его, вспыхнув на белой рубашке ярко-красными точками. Шамиль неловко рухнул на кресло, завалив голову и руку на поручень.

Мария сильно побледнела, встала, зачем-то оправила шорты и футболку. Ее красивые коленки мелко дрожали.

— Ну давай, стреляй и в меня! — она, видно, хотела произнести это с ненавистью, но не хватило сил.

— Ты была счастлива с ним?

— Какое тебе дело?

— Мне все равно…

— О каком счастье ты говоришь? Наше счастье — взять бабки и вовремя уйти, — она кисло усмехнулась и поправила волосы.

— Оружие на борту есть? Команда вооружена? — продолжал спрашивать я.

— Не знаю. Мне об этом не говорили… Где-то спрятали от полиции, — добавила она, почувствовав, что первая опасность миновала.

«Теперь будет строить глазки», — подумал я и приказал вести меня к капитану.

Тот мрачно посмотрел на меня раскосыми глазами. Видно, ему не раз доводилось торчать под стволом. Я сказал ему:

— Ты должен довезти меня до Паттайи…

Малый оказался вполне понятливым. Видно, такой исход встречи с одиночкой-пиратом его вполне устраивал. Капитан застегнул на все пуговицы свой голубой китель-безрукавку, отдал распоряжение помощнику.

— Сколько человек на яхте? — спросил я.

— Было семь, — аккуратно ответил он, естественно, слышав выстрелы.

Люблю исчерпывающую точность.

— А пассажиров сколько?

— Было два, — ответил он в том же духе и добавил: — Сэр…

Загрохотала якорная цепь, мы снялись, развернулись и пошли к берегу.

Не считая, я тщательно завернул в целлофан деньги, паспорт, билеты и спрятал на груди. До конца визы у меня оставались еще три недели. Но сейчас меня волновала более важная проблема: сойти на безлюдный берег или на пристани? Где я быстрей и вероятней попаду в лапы полиции и надолго сяду за убийство и причастность к наркомафии? Попробуй начни рассказывать им, как ты где-то на дне морском нашел контейнеры с кокаином и принялся кромсать их ножом… Я уже и сам начал сомневаться: уж не привиделись ли мне подводные похождения от перепада давления?..

— Капитан! Труп еще не выбросили? Так что ж вы медлите?

Тело известного террориста полетело за борт. Дай бог, не всплывет где-нибудь в Москве-реке.

— Володя, не бросай меня здесь! — услышал я рядом вполне щенячий голос.

— А как целоваться-то сладко было? — выродилась вдруг ужасно поучительная фраза.

— Володя, в этой мерзкой стране я никого…

— Это прекрасная страна!

— Кавказцы убьют меня! Ты должен помочь мне! Ты ведь спасал меня, зачем ты тогда делал это?

— Чтобы ты потом предала меня…

— Все это не так просто было! Они обманывали меня на каждом шагу, шантажировали, угрожали, говорили, кто изменит клану — вырежут всю семью… А Шамиль обещал, что не станет убивать тебя. Ему нужны были только документы, которые ты прятал. Я ему поверила, ведь он не тронул тебя в Первомайском! Ведь у вас афганское братство!

Она скулила и тараторила всю эту ахинею, но я ее не слушал.

До берега оставалось метров триста. Неплохая разминка для крепкого сна. Держа автомат наготове, я осторожно спустился в воду. Марию трясла лихорадка, она что-то шептала. Возможно, молитву.

Я, как беглый Ихтиандр, сразу ушел на глубину. Время от времени всплывал, сверял направление, снова нырял. Когда до берега оставалось совсем немного, утопил автомат и баллоны. Потом избавился от ласт и уже на песке освободился от зеленой кожи. На мне только что и остались шорты, майка и пакет в зубах. Я выкрутил свою одежонку и отправился искать телефон. В ближайшем отеле мне охотно разрешили позвонить среди ночи за десять долларов, а также поменяли не без выгоды и остальные девяносто. Я позвонил Пат. Спросонья она не узнала меня.

— Ты откуда? — спросила она, поняв, кто этот полуночный ковбой.

— Из океана.

— Приезжай прямо сейчас! — потребовала она и назвала адрес — в начале Потисан-роуд. Я разбудил таксиста, и мы поехали. По пути попросил остановиться у дежурного магазина, купил несколько бутылок шампанского, разнообразную закуску и огромного омара.

Я сразу нашел ее одноэтажный домик. Пат ждала на пороге, бросилась мне на шею, и я подумал, что в нашем мире не все решают деньги. Меня прошибла слеза, от которой я постарался незаметно избавиться. Моя психика после жесточайших испытаний стала изношенной, как ручная стиральная машина…

— Ты почему такой мокрый? — смеясь и ощупывая меня, спросила она.

— От слез…

Она звонко рассмеялась.

— Зато ты хорошо «kupatsa», — вспомнила она русское слово.

Это уж точно.

Мой паспорт лишь слегка подмок. У меня появилось время внимательно рассмотреть авиабилет.

— Какое сегодня число? — спросил я.

— Первое марта.

— Завтра у меня самолет, — сказал я, чувствуя себя халявным командировщиком в гостях у обманутой женщины. — Каникулы кончились… Ну что ты грустишь? — Я увидел, что Пат сникла и у нее странно заблестели глаза. Неужели я что-то значу для этой маленькой непутевой девчонки? — Хочешь поехать со мной в Москву? — решительно и смело предложил я, не думая ни о чем более, как всего лишь забрать ее с собой.

Я ведь уже в том возрасте, когда в женщине более ценишь не ноги и личико, а преданность и готовность к жертвам.