Их было четверо, молчаливых, закованных в сталь бойцов, лучших бойцов Империи и всего Севера, они могли ненавидеть проклятых хумансов, но клятва Верности и честь были для них куда важнее. Даже собственной их жизни. Они поклялись сражаться за Императора. И, видя неповиновение, ответили так, как умели. А умели они немало.

…Падая, Фесс наугад метнул плоский рукавный кинжал. Попал ли, нет – неведомо; но хватка боли ослабла. Он упал неловко, мгновение было потрачено на то, чтобы послать клинок; он откатился, но не так быстро, как нужно, и из внезапно нависшей над ним ослепительно-белой фигуры прямо ему в лицо полыхнула синяя молния. Каким-то чудом он успел дернуться и смог с удивительным холодным интересом увидеть, как его левое плечо превращается в обугленную массу, крошево костей пополам с сожженными мышцами.

И только потом пришла боль.

Теряя сознание, он все-таки успел понять – свертка с латной перчаткой у него уже не было.

* * *

Император почувствовал, что схватка вот-вот начнется, за миг до того, как ближайший к воину Серых маг выплел паутину заклятья. И успел выхватить сверток из руки уже начавшего заваливаться парня. Беднягу скрутило преизрядно, но – молодец Хеон, хорошо учит своих – из рукава воина блестящей рыбкой вынырнул тонкий и плоский клинок; набросивший чары маг взбулькнул и, нелепо вытаращившись, схватился за располосованную до кости скулу. Тотчас же мелькнули мечи Вольных; не мудрствуя лукаво, ближайший к Императору страж наотмашь рубанул аколита в синем плаще, голова покатилась, из перерубленных жил брызнула кровь; меч Вольного, однако, сам тотчас же вспыхнул ядовито-зеленоватым пламенем, воин не успел отшвырнуть предавшее его оружие; сжимавшая эфес рука в мгновение ока почернела, плоть с нее разлетелась кровавыми клочками, оставив лишь сухую, как у древней мумии, кость. Глаза Вольного лопнули; по лицу текла горящая тем же зеленым огнем слизь. Адское зрелище; при виде его все еще сопротивлявшиеся должны были немедленно побросать оружие и сдаться; вот только для Вольных потеря жизни ничего не значила в сравнении с потерей чести. Ни один не дрогнул. Меч второго стража легко, словно танцуя, коснулся незримым росчерком горла аколита в алом, и тот рухнул, захлебываясь кровью. И – воин тотчас же принял в грудь ветвящуюся злую молнию волшебника из Угуса; Императора обдало брызгами нестерпимо горячей, наверное, кипящей крови, на миг он увидел громадные, насквозь пробитые рваные дыры в спине Вольного, прежде чем тот упал.

Это дало Императору ту самую секунду, чтобы сдернуть ткань со свертка.

Он не знал, как это будет выглядеть. Белая латная перчатка? – пусть будет латная перчатка. Она сама оказалась на его руке. Император успел поднять ее, неосознанно пытаясь защитить голову от еще одной посланной в упор молнии…

…Синий язык пламени взорвался изнутри, осыпая все вокруг мириадами искр.

Перчатка мгновенно раскалилась, но свое дело сделала – чары лопнули, и последнее, что видели выпученные глаза аколита, были опрокидывающиеся стены. Император ударил выхваченным левой рукой кинжалом – в горло, как и Вольный.

Вокруг уже горели пол и тяжелые темные занавеси. Два последних стража, прежде чем погибнуть, захватили с собой еще по одному магу. Двое уцелевших пятились; лицо у одного судорожно дергалось, глаза навыкате, посеревшие губы что-то шептали – дает весть своим, подумал Император. Его окатила волна ломающей все тело боли, но – то ли помогала перчатка, то ли аколит был уже в панике – эту боль можно было одолеть. Рыча, Император шагнул вперед, правая рука уже сжимала меч; он услыхал отчаянный вопль «Не могу его удержать!» второго аколита; другой, тот, что шептал, вскинул руки перед грудью, словно защищаясь; лезвие аккуратно перерубило ему оба запястья. На вывороте руки Император ударил последнему магу в висок головкой эфеса; потребовалось еще два движения, чтобы добить обоих.

Все это заняло мгновения.

Император сорвал занавесь, взмахнул тяжелой тканью, сбивая огонь. На полу черными грудами лежали тела. Раненых не осталось.., хотя нет, парень Хеона заворочался и застонал. Император взглянул на рану и присвистнул. Не жилец. Правда, кровь отчего-то не течет.

– Я.., ухожу, – вдруг четко и ясно сказал воин. – Сними ее.., повелитель…

Лицо юноши исказилось – боль пробивалась к сознанию, однако он еще пытался говорить, несмотря на уже начавшее работать заклятье.

– Не.., пользуйся… Не.., надо. Подарок… Тьмы… Тело внезапно окутала мелкая сеть стремительно снующих огненных змеек. Вздулся и опал фосфоресцирующий пузырь высотой в рост человека. А когда он с тихим треском исчез, на полу уже никого не было.

* * *

Тави проснулась с криком. Вся в поту. Сон распался мириадами черных осколков, стек вниз, в неведомые глубины каменного лабиринта. Оставался лишь ужас, ужас и омерзение, словно к ней прикоснулось нечто холодное, осклизлое, извивающееся и дурно пахнущее. Тави не боялась, конечно же, ни змей, ни ящериц, ни мышей ни лягушек, да и смешно было бы; но сейчас она прямо-таки задыхалась от отвращения. Она не запомнила никаких деталей, никаких подробностей – ничего, кроме оставшегося чувства.

– Тави? – Кан-Торог был на страже.

– Что-то.., очень плохое… – выдавила девушка.

– Здесь, с нами?! – мигом напрягся Вольный.

– Н-нет.., наверное. Просто.., очень дурной сон.

– Ох, до чего ж я не люблю дурные сны у волшебниц… – недовольно проворчал проснувшийся Сидри. – Вечно они правдой оказываются! Лезет на тебя чудище чужинское, а потом глядь – да это ж тебе твоя же спутница удружила!

– Сновидение, – упирая на первое «и», строго сказала Тави, – сновидение давно и полностью искоренено. А то, ты прав, Сидри – иные такое из снов своих вызывали, приходилось всю школу по тревоге поднимать, а порой и Наставника звать!

– Ох, сомневаюсь, – вздохнул гном. – Ну да ладно, придется тебе поверить, волшебница. Потому что иначе совсем тоскливо становится. Не нравится мне здесь. Уходить надобно.

– Из галереи ваших побед? – не удержавшись, съязвил Кан-Торог.

– Именно, что из галереи, – огрызнулся Сидри. – Не знаешь будто, Вольный, что неупокоенные души павших как раз и тянутся к таким местам – рассчитывая рано или поздно отомстить.

– Очень любопытно, – не моргнув глазом, ответил Кан. – Знаешь, Сидри, в наших краях у каждой дружины есть такая же.., галерея, назовем ее так. И до сей поры никаких вредоносных духов никто там не замечал.

– Заткнитесь, оба! – Тави зашипела разъяренной кошкой. – Я слышу.., слышу…

Волшебница стояла на середине покоя, разведенные пальцы рук касаются друг друга кончиками перед лицом.

Тави как никогда четко ощутила внизу поистине Великую Тьму.

Черная волна мягким, слитным, неразличимым движением поглотила все нижние уровни. Еще за миг до того Тави могла различить смутные очертания изломанных ходов, серые полости низких залов, скупо освещенные казематы, смотрящие узкими бойницами со скатов – а теперь ничего этого не осталось. Только бархатисто-угольное сверкание, мерное колыхание аспидно-черного моря.