– В этом барабане две пули. По моим подсчетам, Уилл Генри, там должно быть пять. Не хватает трех пуль. И двух русских.

– У меня не было выбора, сэр.

– Ох, Уилл Генри, – проговорил он. – Уилл Генри! Почему ты мне не сказал?

– Я не знал…

– Прекрати.

– Я не знал, как…

– Прекрати.

– Я не хотел, чтобы вы во мне… разочаровались.

– Разочаровался в тебе? Не понимаю.

– Я боялся, что вы снова меня не возьмете.

– Почему? Потому что ты защитил себя от бездушных громил, что убили бы нас обоих, не моргнув глазом?

– Нет, сэр, – ответил я. – Потому что я сам убил их, не моргнув глазом.

Он кивнул; он понял.

– Вы хотите знать, как это произошло? – спросил я.

Уортроп покачал головой:

– Места и имена могут быть разные, Уилл Генри, но преступление одно и то же.

Он поскреб подбородок под бакенбардами, поднял лежавшую у ног палку и принялся рисовать на мягкой земле.

– Рождены под одной крышей, – задумчиво сказал он. – Быть может, это и в самом деле как печать Каина, – он поднял лицо к заходящему солнцу, постукивая по грязи концом палки. – Помнишь, когда ты только ко мне переехал – как мы держали у секционного стола ведро на случай, если тебе станет нехорошо? И тебе всегда делалось нехорошо – вначале. Не припомню, когда в последний раз тебе становилось дурно от работы.

Он отбросил палку прочь; она укатилась за край, к золотой равнине, и пропала.

– Это темное и грязное дело, Уилл Генри. А ты уже далеко пошел, – он погладил меня по колену, не чтобы поздравить, подумал я, а чтобы утешить. Голос монстролога звучал печально и горько. – Ты далеко пошел.

Аваале вернулся и доложил, что нашел место, подходящее для ночевки. Мы взвалили на плечи рюкзаки и последовали за ним по узкой тропе – крутому серпантину, вившемуся меж двух отвесных каменных стен. Покров низких, серых туч все время вихрился над нашими головами; река ветра мчалась по проходу, как через воронку. Одолев около сотни ярдов, мы очутились у сужавшейся кверху расселины около шести футов[150]в ширину по днищу и примерно такой же высоты: глубокая рана, прорезанная в камне, что не заслуживала названия пещеры, но могла предложить некоторую защиту от стихий. Тени в расселине были густы, и доктор с беспокойством заглянул внутрь.

– Там безопасно, – уверил его Аваале. – Один-два скорпиона, но я о них позаботился, – он радостно улыбался, гордясь своим достижением.

Изнемогший, я бросился наземь и отказался вставать, хотя Аваале пытался соблазнить меня едой. Я скатал свое пончо в подушку и закрыл глаза. Надо мной плыли их голоса – обсуждение того, кому стоять на часах первым. Снаружи облака прислали ветер, а ветер задул свет, и тьма уселась на тропу, как огромная черная хищная птица. Кто-то улегся рядом со мной, и теплая рука коротко ощупала мой лоб – Аваале.

Я едва-едва задремал было, как расселину залил свет, и я сел – и Аваале тоже, а затем мы оба вскочили.

– Дхактар? – мягко окликнул Аваале. – Вы сказали – никакого света!

Мы видели, как он стоит на пороге, с фонарем в одной руке и револьвером – в другой, вглядываясь во мглу.

– Там что-то есть, по ту сторону этих скал, – сказал доктор. – Аваале!

Повинуясь движению пистолета, Аваале схватил винтовку и вышел наружу. Некоторое время оба не двигались.

– Вот! – прошептал Уортроп. – Ты это слышал?

Аваале медленно покачал головой.

– Слышу только ветер.

– Вот опять! Оставайся тут.

Доктор двинулся вверх по тропе, исчезнув из виду. Я ринулся вперед; Аваале махнул, отгоняя меня обратно, и поднял винтовку. Фонарь доктора скрылся, и тьма накрыла Аваале, проглотив его целиком.

– Аваале, – тихо позвал я его. – Ты его видишь?

Пятнышко света вернулось, отбрасывая по пути тревожные тени, проплыв по Аваале и затем осветив вход в расселину. Аваале забросил винтовку на плечо и принял у доктора лампу: Уортропу требовались обе руки, чтобы удержать свою ношу на ногах. К монстрологу прислонилась молодая женщина; ее одежда висела лохмотьями, длинные волосы были спутаны и покрыты грязью, босые ноги оставляли на камнях кровавые отпечатки. Он ввел ее внутрь, осторожно опустил и жестом велел Аваале передать мне светильник. Тогда-то я и увидел, что женщина не одна: она прижимала к груди спящего младенца.

Она что-то сказала. Доктор помотал головой, не понимая. Она повторила, широко раскрыв испуганные глаза.

– Что она говорит? – спросил Уортроп у Аваале.

– Не знаю.

Доктор пристально поглядел на него.

– Что ты имеешь в виду? Ты говоришь на их языке.

– Я говорю по-сомалийски, по-английски и немного по-французски. Языка Сокотры я не знаю.

– Ты не… – Уортроп таращился на него так, словно Аваале только что признался в убийстве. – Капитан Расселл сказал мне, что знаешь.

Женщина потянула Уортропа за рукав, указала наружу и истерично затараторила. Доктор, однако, все внимание обратил на бедного Аваале.

– Я только ради этого и позволил тебе с нами пойти! Почему ты мне солгал?

– Я вам не лгал. Вам солгал капитан Джулиус.

– С какой целью?

– Чтобы вы разрешили мне идти с вами? Не знаю. Спросите лучше у него.

– И спрошу, если доживу до этого! – он обернулся ко мне. – Мой чемоданчик с инструментами, Уилл Генри.

Он вновь повернулся к женщине.

– Я доктор. Доктор. Вы понимаете?

Он попробовал сказать это по-французски. Аваале – по-сомалийски. Затем монстролог попытал счастья с арабским. Ничего. Он вытащил из чемоданчика стетоскоп и поднял его для обозрения.

– Видите? Доктор.

Женщина решительно кивнула и расплылась в улыбке. Ее зубы казались ослепительно белыми на фоне перепачканного лица. Она заметно успокоилась, в изумлении качая головой при мысли о своем везении – доктор, и не где-нибудь, а здесь! – и кротко позволила себя осмотреть: сердце, пульс, дыхание и, наконец, глаза, пока я в них светил. Доктор вздохнул и указал на ребенка:

– Мне нужно его осмотреть. Да?

Он осторожно подсунул руки под спящего младенца, и ее взгляд ожесточился; женщина яростно затрясла головой и сильнее прижала дитя к груди. Уортроп поднял руки, успокоительно улыбаясь, и сказал:

– Хорошо, добрая матушка. Держать его можете сами.

Он мягко прижал пальцы к запястью младенца. Послушал его сердце. Приподнял одно веко и очень долго глядел на обнажившееся глазное яблоко. Вновь улыбнулся ей и кивнул, как бы говоря – с ним все в порядке. Поставил лампу и, пятясь, вышел из расщелины, жестом велев мне следовать за ним.