— Нет, но отпечаток ауры…

— Вы его уже сняли?

— Нет, сэр, — стушевался оперативник, почувствовав, наконец, глубину начальственного раздражения.

— Ну, так займитесь своим делом! А я займусь своим.

«В чем бы оно ни заключалось».

Подумав, Паровоз решил, что сегодня долг велит ему отправиться домой, к жене, наконец-то бросившей работу в бухгалтерии. Милое воркование миссис Бер позволит ему забыть о неприятностях, а не вываливать на головы подчиненным безадресную злость. Для дела очень полезно!

Весь следующий день Паровоз принимал поздравления коллег с удачно проведенной операцией, а к вечеру позвонил Ларкес, велевший подчиненному сидеть в управлении и не пытаться изображать из себя пособие для некромантов. Едва обретенная свобода сделала ручкой.

И вновь — комната для допросов, которую Бер успел изучить лучше, чем свой кабинет. Состояние — смертная скука. Спрашивать о чем-то Антуана Ризольти было заведомо бесполезно — один из руководителей редстонского отделения секты твердо стоял за своих, а выдумывать тему для бессмысленной нейтральной беседы капитан считал ниже своего достоинства. Задержанный, очевидно, воспринимал причину молчания как-то по-своему, потому что поерзал немного и заговорил первым:

— Я слышал, что вчера у Леона были проблемы с надзором.

«Он слышал! Интересно откуда? Придется менять охрану в подвале: наверняка эмпаты из заключенных кого-то разговорили».

— Нелицензированное волшебство, повлекшее за собой причинение вреда здоровью и порчу имущества, — любезно пояснил Паровоз.

«Хотя насчет порчи можно поспорить — в то кафе теперь хорошо народ за деньги пускать. Тарелки, говорят, так до сих пор и летают. Уникальный артефакт!»

— И что вы намерены делать?

— При чем тут я? — удивился капитан. — Пострадавшие заявления не пишут, хозяин забегаловки готов отступиться, если ему оплатят ремонт. — По правде сказать, благородство виновников конфликта Бера приятно удивило. — Ваша семья весьма состоятельна, так что до суда дело скорее всего не дойдет. Но пожизненный надзор ваш сын себе обеспечил.

— Это затруднит мальчику карьеру…

— Этот мальчик чуть полквартала не вынес! Черным за такое полагаются Оковы Избавления или армейский контракт. Бессрочный, между прочим! А вы тут про карьеру… гм… разговариваете.

Ризольти помолчал.

— Это из-за меня, — выдавил он наконец.

— Да! Но не в том смысле, который вы держите в уме. Ваш пример внушил Леону мысль, что абсолютных запретов не существует. С этим искушением он будет бороться всю оставшуюся жизнь, поэтому надзор — самое малое зло, которое его ожидает. Надеюсь, наше вмешательство не запоздало.

Встретив суровую отповедь, Ризольти заткнулся, и Паровоз об этом ничуть не жалел. Почему некоторые воспринимают его слова как откровения говорящей собаки? И это белые, которые, по идее, за самой гориллообразной внешностью должны уметь видеть суть.

До конца положенного на допрос часа оставалось еще двадцать минут.

— Что вы хотели бы знать? — тихо поинтересовался Ризольти.

Бер не испытывал иллюзий: вряд ли прожженный сектант расчувствовался настолько, чтобы сдать сообщников. Поэтому Паровоз спросил о том, что его давно интересовало:

— Зачем вы это делаете? Всегда хотел об этом спросить.

Ризольти криво улыбнулся:

— Вам этого не понять.

— А вы меня испытайте!

— Представьте себе мир, в котором Потустороннее не отравляет людям жизнь. Мир пускай без магии, но зато простой и понятный, такой, в котором можно безбоязненно гулять при луне и входить в темные комнаты, спать, не будучи окруженным защитным периметром…

Бер задумался. Предложенная Искусником реальность вырисовывалась в его уме достаточно четко.

— И почему вы решили, что тот мир будет чем-то отличаться от этого? Кстати, если общество утратит необходимость обеспечивать граждан жильем, города наполнятся бродягами и ночными бандитами. Вряд ли вы сможете спокойно гулять под луной так или иначе.

— Вы не понимаете…

— Все я понимаю! Такова природа людей, она от исчезновения магии не изменится. Или люди в вашей сказке не предусмотрены?

Искусник не ответил.

— Ладно. — Паровоз хлопнул ладонью по колену (ситуацию с подвалом можно было толковать, как повод закончить эту комедию на фиг). — Радует, что выяснять, какой мир лучше, нам не придется. С сектой покончено!

— Вы ошибаетесь, — чуть слышно проговорил сектант, и Бер превратился в слух. — Вам удалось разгромить последователей Посвященного Хаино, но далеко не все разделяли его взгляды. Есть Посвященные, которые отказались приносить клятву верности его делу, в работе нашей организации они не участвовали.

— Где? Сколько их? — хрипло переспросил Бер.

— Я не знаю, — спокойно сообщил Искусник. — Мне известно только, что трое из них живут за пределами Ингерники, так что дотянуться до них у вас не получится. Братство будет жить!

Сектант посмотрел на Бера со сдержанным торжеством, в виске капитана снова забилась ледяная иголка. Паровоз представил себе последние двадцать лет, повторяющиеся снова и снова: мнимый покой, бесполезное трепыхание и ложная победа. Глядя в глаза Искусника, он позволил себе увидеть такое будущее, осознать его… и ухмыльнулся.

— Ну, в этот раз вас остановили до того, как вы успели серьезно напортачить. Хотя вряд ли ваш Хаино последует примеру Салариса и примет яд. А на тот случай, если вы питаете какие-то иллюзии, запомните: мы тоже не собираемся никуда уходить!

Философствующий сектант сердито поджал губы.

Сказанное Ризольти было единственным ценным фактом, добытым Бером за все время общения с заключенными. Логично, что и заплатил за него он дороже всего. Очерченная Искусником картина то и дело возвращалась в мысли, но об этом Паровоз особо не переживал — он знал способность некоторых эмпатов внедрять в сознание людей навязчивые идеи. Это как насморк — само пройдет.

«Есть вещи, на которые можно повлиять, а есть стихия. Маяться над тем, что то ли будет, то ли не будет, — это не наш путь. Разве я не делаю все, что можно? Ну, так пусть все будет так, как будет! Сил нет, достали уже…»

По странному стечению обстоятельств главный виновник страданий капитана находился всего в паре километров от него. На лавочке в привокзальном сквере сидел старик, едва ли похожий на свои недавние изображения. Бессчетные прожитые годы словно воспользовались минутой потрясения и догнали мага: его лицо избороздили глубокие морщины, выцветшие глаза подслеповато щурились, тонкие, почти прозрачные запястья заметно дрожали. Рядом на скамейку опиралась удобно изогнутая палка — непривычный, но совершенно необходимый предмет.

От вокзала подошли двое молодых людей, в которых трудно было с первого взгляда признать белых — слишком решителен шаг, слишком энергичны движения. При взгляде на старика их поведение неожиданно изменилось: ни дать ни взять двое заботливых родственников, пришедших проводить патриарха. Бродящий между скамеек жандарм их нисколько не беспокоил.

— Есть три билета на проходной поезд, правда, в разных вагонах. Остин предлагает купить их перед самым