— Токмо я в свой дом пойду, а вы рыскайте. Найдите Лесоока — у него вся ценность ихняя! Хотя, думаю, кто-то еще ведает… Баба там есть ведьмоватая, парень — рыжий, крепкий… Всех трясите! Там серебра, поди, невесть сколь.

— Ладно-любо. У них, я так понял, должно все в земле прикопано быть? — допытывался Витей. Спутники молча слушали, смотрели на Синюшку, на следы впереди — то ли от лося, то ли от изюбра.

— Мож, в земле, мож, в дупле. Мне не ведомо — правдой клянусь! — покрутил головой на дружинников Синюшка.

— А где-то они кучкуются? Мож, ходят куда частенько? Не чутко того?

— К себе на капище ходили ране. Сейчас уже к нам шастают — на нашу гору.

— А вы столбов, что ли, себе наставили? — удивился Капь, оглядывая потемневшее пространство леса.

— Они нам уставили гору. Есть там один — вот тот самый рыжий! — разъяснил Синюшка.

— О-о, так вы с ними друга никак! — Капь говорил отчего-то больше обычного.

— Ха-ха, какие друга? Че нам с них? — Синюшке пересуд с ковами не нравился. Он отвлек внимание от себя, указав на небо и огласив: — Темнеет…

— Далече еще? — спросил беспременно ащеулый Додон…

Синюшка почуял большую перемену в отряде. Думал стать им своим, но спутникам, видимо, надо что-то иное. То приязненно щурились, а при подъезде к месту замолкли, и уже, кроме Витея, с расспросами никто не лез. Все, вроде, затаились, начали озираться, готовиться… А Капь подъехал вплотную и чего-то заговорил о разных случаях с ним — и тоже как-то мерзко, перенимая тон молодых парней.

— Ну чего, ехать будем ночь, а на месте уж отдохнем? — громко оторвал Синюшку от раздумий Витей.

— Смотрите сами. Шуйно есть племя. Богатое и к делу охочее. Надь и там бы попроведать да понюхать… — Провожатый выкладывал все, как есть.

Витей не ответил. Остановил своего изнуренного друга под седлом.

— Как поступим, браты? Заночуем, аль нагрянем затемно?

— Уж не видим, куда идем…

— С рассветом ловчей будет, Витей…

— Моя валява сейчас сама на боковую завалится! Эва вон, и по себе ей не идется — уж и пустое седло тяжкая ноша…

— Посидим, Витей, у тепленки, поразмыслим, как содеять расторопней…

Глава отряда внимал репликам соратников, заговорщицки смотрел вперед — на близкий, но пока невидимый объект охоты.

— Добро, мужики. Встанем, поразмыслим…

Ночь коротали тихо. Костер палили маленький.

Секли мечами кусты, прутья и ветки, сносили лошадям. Кормили, гладили морды и разговаривали с верными четвероногими попутчиками своей нелегкой бранной жизни.

Покусанной волками лошадке хозяин насек липовых сладких прутов, подержал их возле фыркающей, жующей морды. После скудной трапезы достал из-за пазухи большую ржаную лепешку, начал густо солить. Кобыла лезла в руки мордой. Мужик отвернулся. Она неловко поддала носопырой ему в плечо, отчего хозяин выронил душистую лепеху.

— Что ты борзишься, косматая? — ругнулся коневник, давая смачный хлеб кусками. — Эва, гляди на нее, резвую, ажно навис расплелся!

Лошадь судорожно дышала от счастья, тыкалась теплым носом человеку в грудь, просила еще хлеба и слов. Он за спиной отламывал кусочек, давал с ладони, хлопал по большим щекам ожившей твари.

— Кутырь просит. Знамо дело — потопчемся еще!..

Лошадь слегка цапнула зубами его за предплечье — хотелось хлебушка.

— Нетуть, нетуть боле, милая, но погодь…

Он привязал к ремешку на мордахе плат. Кобыла засияла и замерла неподвижно: знала, что добрый человече сыпанет ей овса. И от радости тряхнула задней ногой, тут же ощутив боль волчьего пореза. Сильно дохнула возгрившими ноздрями — тряпица частью слетела с подгубника, а мужичка оросило сочными каплями лошадиной мокроты.

— Эк, блуда, блудеха! — стоял он перед животиной, тараща на нее добродушные глаза. В них мерцали красные огонечки теплившегося костреца…

* * *

— Куда сейчас? Веди! — приказал Витей Синюшке.

— Вот здесь пройти надо! — указал дорогу проводник.

Сели на отощавших коняшек и поскакали в лес.

— Вон туда, к речке: по ней складней будет!..

Утро радовало, путь спорый, отряд вылетел к долгожданной цели…

Вскоре трое через речной наслуд подъехали ко второму дому и вбежали в него с клинками наголо. Основной отряд рассыпался по Лесоокову стойбищу. Синюшка устремился через мосток домой. За ним увязались для наряда двое. Бранец метался под ногами лошадей, не признавая даже кликавшего его Синюшку. На крыльце стоял Сыз. Поприветствовал:

— С прилетом, соколик… Где затерялся твой сотоварищ? Аль теперича другие знакомцы у тебя?

— Отстань, дед! — Чуть с ног не сбил слащавого пенька Синюшка.

— Поздоровкайся, сыне, со стариком-то! — ехидно прокричал дед в спину молодцу.

— Здорово ль живешь, деда? — поздоровался первый из провожатых. — Чего шумишь-то? Не серчай… — И прошел в дверь.

— Аль не радый нам? — рассмеялся второй.

— Коли псивая тварь на вас брешет, мне-то чего перед вами раскидываться?

— Деда, ты ж не выжлец, можно и приветить по-людски! — заглянул в дом второй, но остался на крыльце, зорко следя за городьбой.

— А я обожду привечать! Пущай собака наперед по-своему вас разберет.

— Забери брешка — порты жалко! — Дружинник тыкал острием меча Бранцу в нос. Тот негодовал, лаял и наскакивал.

В доме расселся Синюшка. Взял Кона на колено, дал ему рукоять острого засапожника, сам строго глядел на домашних.

— Че эта тут делает? — спросил у Стреши про Уклис. Стреша и ухом не повела — мол, не у кого боле спросить? Синюшка ерничал, тихо задорил на ушко сынишку.

— Где все? Ижна-то с Пиром куда подались? — оборотился он к Протке. Та ответила:

— Ушли.

— Куда? И как додумались? Че молчишь, как тетеря, не ермоль нутро!

Протка подошла, сняла с колена дитя, с ним уселась к Стреше. Кон спрыгнул и стал показывать отцу и пришлому дядьке висящий на Стреше меч. Она сидела спокойно, надменно разглядывала Синюшку и другого. Вошел бодрый Сыз.

— Сызушка, ты там где? — смягчила лик Стреша. — Не желаешь гостя милого отметить угождением?

Старик хотел сказать, мол, пускай жинка ему внимает, но Протка сидела за Стрешей.

— Што ж молчишь, Синюша? Зело не терпится нам што-то послухать. Давненько я сказки не слыхал. — Тот скрежетал зубами на деда, а Сыз оглянул на печке Ягодку и подсел к Стреше. Мутными старыми глазами выпучился на Синюшку.

— Пошли, што ль, посмотрим? — позвал тот на выход молчавшего дружинника.