С чувствами, пресыщенными красотой дня и сложным великолепием собора, разнеженные всем виденным и сказанным, они тихими голосами говорили о будущем.

– Все дело в том, чтобы создать себе привычку работать, – говорил Эндрюс. – Надо стать рабом, чтобы что-нибудь сделать; весь вопрос в выборе своего господина. Вы не думаете, что это так?

– Да, я полагаю, что все люди, оставившие след в жизни человечества, были рабами в известном смысле этого слова, – медленно сказала Женевьева. – Каждый должен отдать большую часть жизни, чтобы глубоко пережить что-либо. Но это стоит того. – Она посмотрела Эндрюсу прямо в глаза.

– Да, я думаю, что стоит, – сказал Эндрюс. – Но вы должны мне помочь. Теперь я похож на человека, который вышел из темного погреба. Меня слишком сильно ослепляет великолепие всего окружающего. Но по крайней мере я вышел из погреба.

– Посмотрите, проскочила рыба! – воскликнула Женевьева.

– Я хотел бы знать, можно ли здесь где-нибудь взять напрокат лодку? Правда, весело было бы покататься на лодке?

Чей-то голос прервал ответ Женевьевы:

– Покажите мне ваш паспорт, пожалуйста!

Эндрюс обернулся. Солдат с круглым коричневым лицом и красными щеками стоял около него на мосту. Эндрюс пристально посмотрел на него. Маленький шрам над левым глазом выделялся белым зигзагом на сильно загорелой коже.

– Покажите ваш паспорт! – повторил солдат; у него был высокий, пискливый голос.

Эндрюс чувствовал, как кровь забилась у него за ушами.

– Вы из военной полиции?

– Да.

– Ну так я в университетской команде.

– Что это за черт? – сказал военный полицейский с тонким смешком.

– Что он говорит? – спросила Женевьева, улыбаясь.

– Ничего. Мне придется пойти к офицеру и объясниться, – сказал Эндрюс задыхающимся голосом. – Вернитесь к вашей тетушке. Я приду, как только все устрою.

– Нет, я пойду с вами.

– Пожалуйста, вернитесь. Дело может принять серьезный оборот. Я приду, как только смогу! – резко сказал Эндрюс.

Она поднялась на холм быстрыми, решительными шагами, не оборачиваясь.

– Вишь, счастливец! – сказал военный полицейский. – Смазливая девушка. Я бы и сам не прочь провести с ней полчаса.

– Послушайте, я состою в университетской учебной команде в Париже и сюда приехал без паспорта. Что теперь надо сделать?

– Они тебе укажут, не беспокойся! – пронзительно закричал военный полицейский. – Может быть, ты переодетый член Генерального штаба? Чего доброго! Университетская команда! Вот уж посмеется Билл Хеггис, когда услышит это. Ну уж удружил!.. Ну, пойдем, – прибавил он конфиденциальным тоном. – Если пойдешь смирно, не надену на тебя наручники.

– Почем я знаю, что вы действительно военный полицейский?

– Скоро узнаешь!

Они повернули на узкую улицу между серыми штукатуренными стенами, изъязвленными мхом и сырыми пятнами.

На стуле за окном маленькой винной лавки сидел и курил человек с красным значком военного полицейского. Он встал, когда увидел их, и, открыв дверь, взялся за ручку револьвера.

– Я поймал птичку, Билл, – сказал первый, грубо втолкнув Эндрюса в дверь.

– Молодец, Хендсом. Он смирный?

– Ничего, – пробурчал Хендсом.

– Сядь сюда! Если пошевельнешься, я всажу тебе пулю в кишки. – Военный полицейский выдвинул квадратную челюсть. У него была желтая кожа, вспухшая под серыми, тусклыми глазами.

– Он говорит, что он в какой-то, черт ее знает, университетской команде. Первый раз слышу такой номер. Ты слыхал?

– Есть при тебе бумаги? У тебя должны быть какие-нибудь бумаги.

Эндрюс пошарил в своих карманах. Он вспыхнул.

– Мне следовало бы иметь удостоверение от курсов.

– Конечно, следовало бы. Ох, этот молодец простоват, – сказал Билл, откидываясь на стул и выпуская дым из ноздрей. – Посмотри на его эполеты, Хендсом.

Полицейский подошел к Эндрюсу и распахнул ворот его шинели. Эндрюс отшатнулся всем телом.

– Я не надел их. Я забыл надеть их сегодня утром.

– Ни эполет, ни значка?

– Нет, есть… пехота.

– И нет бумаг… Ручаюсь, что он уже давно гуляет, – задумчиво сказал Хендсом.

– Лучше надеть на него наручники, – сказал Билл посреди зевка.

– Подождем немного. Когда приедет лейтенант?

– Не раньше вечера.

– Верно?

– Да. Поезда нет.

– А что ты скажешь насчет выпивки, Билл? Ручаюсь, что у этого парнишки деньги водятся. Пригласишь нас на стаканчик коньяка? Согласен, университетская команда?

Эндрюс сидел неподвижно на своем стуле.

– Да, – сказал он, – заказывайте, что хотите.

– Не спускай с него глаз, Хендсом! Никогда не знаешь, что такой тихоня может выкинуть.

Билл Хеггис тяжелыми шагами вышел из комнаты. Он вернулся спустя минуту, помахивая бутылкой коньяку, зажатой в руке.

– Я сказал мадам, что ты заплатить, Моща, – проговорил полицейский, проходя мимо стула Эндрюса.

Эндрюс кивнул головой.

Оба полицейских придвинулись к столу, за которым сидел Эндрюс. Эндрюс не мог отвести от них глаз. Билл Хеггис напевал, вытаскивая пробку из бутылки:

Эта улыбка дарует вам радость,

Эта улыбка навеет печаль.

Хендсом следил за ним, ухмыляясь. Оба вдруг расхохотались.

– А этот осел воображает, что он в университетской команде! – воскликнул Хендсом своим пронзительным голосом.

– Попадешь в команду другого рода, Моща! – закричал Билл Хеггис. Он заглушил свой смех продолжительным глотком из бутылки и чмокнул губами.

– Не так адски плохо, – сказал он и начал напевать:

Эта улыбка дарует вам радость,

Эта улыбка навеет печаль.

– Выпьешь, Моща? – спросил Хендсом, придвигая бутылку к Эндрюсу.

– Нет, спасибо, – сказал Эндрюс.

– Ты не получишь хорошего коньяка там, куда тебя отправят, Моща. И не понюхаешь даже, – пробурчал Билл Хеггис среди смеха.

– Ладно, я выпью глоток. – Эндрюсу вдруг в голову пришла мысль.

– Ага, ублюдок пьет коньяк! – закричал Хендсом.

– Хватит у тебя денег, чтобы купить нам еще бутылку?

Эндрюс кивнул головой. Он рассеянно вытер рот носовым платком; он хватил большой глоток коньяку, не попробовав его предварительно.

Лицо Хендсома стало багровым. Только зигзагообразный шрам над глазом оставался белым. Он чертыхался тихим голосом, вытаскивая пробку из новой бутылки.