Уж мою-то любовницу я вам просто так не дам отнять. Если хотите, принесу вам сколько угодно других чеканных монет, но уж вот эту… юбилейную… любимую… нет-нет, ее мне оставьте. Нельзя быть таким жестоким, герр начальник.

Тут дверь открылась, зашел, козырнув, младший чин. Он сообщил, что уже давно разыскиваемый грабитель Хаазе наконец-то пойман и только что был доставлен в участок. Начальник полиции забыл мой вопиющий случай, вышел; меж тем секретарь спокойно, поедая хлеб с маслом, вносил последние штрихи в протокол моих показаний. Через полчаса начальник вернулся. Протокол был зачитан мне; я должен был его подписать.

– Все в точности так? – нахмурился слуга закона.

– Все! – удрученно подтвердил я.

– Обращаю ваше внимание, – воскликнул он, – что вы будете обязаны явиться в суд! Хватит ли вам благородства пойти на это чистосердечно?

– Еще как хватит! Приду с удовольствием! – в сердцах бросил я.

После этого меня наконец-то отпустили восвояси.

* * *

Курта Экнера допрашивали еще три раза; он безоговорочно отрицал все. Господина Лемана вызвали в суд, но он не явился. Тогда вызвали в суд меня и еще двоих, кто в тот злополучный вечер сидел со мной за столиком в кофейне.

Мы явились, прижимаясь друг к другу в страхе.

Но наши опасения оказались более чем напрасными. Оказалось, прямо накануне слушания некий прокурор-неумеха выбросил в мусорное ведро все документы против меня и Экнера.

Какая, право, жалость! Уверен, мы были в пяти минутах от того, чтобы создать очень громкий судебный прецедент.

Заседание

Асессор фон Отинг из прокуратуры прибыл сегодня в зал заседаний № 2 уголовного отдела королевского районного суда. Из всех слуг закона, из прокуроров и целой кавалерии правосудия, он – как и всегда – пришел самым первым. Он немного подождал в нетерпении, после чего взялся за список имен к рассмотрению на сегодняшнем заседании.

Бидер Теобальд, рабочий канала. Дебош, сопротивление представителям власти, оскорбление должностного лица. Штир Франц, служка. Изнасилование. Либлих Эмилия, вдова, безработная. Сводничество. Штопслер Генрих, цензор. Оскорбление Величества, оскорбление органов власти и т. д. Думхарт Анна, домохозяйка, Думхарт Якоб, курьер. Злостное нарушение § 218 Имперского уголовного кодекса. Хаммель Вильгельм, резчик по камню. Нарушение § 172 Имперского уголовного кодекса (супружеская измена). Майер Исидор, банкир. Злонамеренная несостоятельность.

– Целых семь дел! – воскликнул фон Отинг. – Хм, тогда, быть может, до двенадцати я еще успею пропустить кружечку пива!

Пиво, конечно, не помешало бы – с утра у фон Отинга раскалывалась голова, да и в горло кусок не лез. А чтоб пролез, его нужно было проложить маслом и икрой.

Судья все еще не пришел. Отинг предавался меланхолии. Эти вечные заседания в уголовном отделе ландсгерихта. Боже милостивый! Как долго они тянутся. И всегда одно и то же, одно и то же. Уже не вызывало сомнений, что люди только затем и преступают закон, чтобы четыре дня в неделю он мариновался в этом душном зале.

Слишком глупо!

Он зарылся в бумаги. И что за радость такая людям – постоянно доносить друг на друга? И почему те другие постоянно дают себя подловить? Да случись ему что сотворить – Отинг отложил папку с делом, которое уже начал рассматривать, – разве он бы попался? Да ни за что.

Он улыбнулся.

Неожиданно ему кое-что пришло в голову. Ему захотелось как следует припомнить – быть может, он уже и совершал такое «преступление» или что-то очень похожее. Итак, Бидер Теобальд, рабочий канала, – дебош, сопротивление представителям власти, ко всему прочему оскорбление должностного лица. Ну конечно, этот Теобальд Бидер так нализался во время ярмарки, что потом ходил по улицам, кричал и пел йодлем так громко, что стены домов дрожали, – дурак дураком! Двое полицейских призвали его к порядку, и призвали, как всегда, со смиренной кротостью, кто бы сомневался, однако Теобальд Бидер не внял доброжелательному тону должностных лиц и принялся браниться и отбиваться. Конечно же Би-дер утверждает, что полицейские первые ударили его, и довольно крепко. Бедняжка Теобальд, едва ли тебе это поможет!

Отинг усмехнулся. Да, с ним такое тоже пару раз бывало. Вот даже совсем недавно, в день рождения кайзера! Тогда он и лейтенант фон Вильмер в угаре воспоминаний о студенческих летах так отколошматили одного полицейского, что он несколько дней не мог ходить. И все же потом каждый из них преподнес ему двадцать марок в виде компенсации.

На что он мог пожаловаться? Парень был уже дважды осужден за взяточничество. Ба, шесть месяцев!

Штир Франц, служка, – изнасилование.

Францу Штиру не было и восемнадцати, когда это случилось, а теперь прошло уже два года. Где-то в поле, где он косил траву с девкой из конюшни. И после этого они еще какое-то время были в отношениях, и заявила она на него только тогда, когда их отношения прекратились. Дело было немного подозрительным. Штир отрицал факт насилия, к тому же репутация у девушки была не самая лучшая. Вдобавок у Штира был хороший адвокат, и присяжные несколько скептически отнеслись к тому, что он натворил.

Изнасилование? Хм, конечно, так гладко не прошло даже его первое приключение с маленькой Элли. Милое пятнадцатилетнее создание была из – относительно! – приличной семьи и, несмотря на вино, которым он ее угостил, кричала как одержимая и отбивалась руками и ногами. Но позже она уже сама с радостью приходила к нему. Где же она теперь, интересно? В каком-нибудь борделе…

Либлих Эмили, вдова, безработная, – сводничество. Сдает комнаты парочкам, ясное дело. И, конечно, еще более очевидно, что на нее донесли. Именно благодаря этим доносам в суде всегда есть чем заняться! Боже, Отинг припомнил всех своих арендодателей – да ведь тогда всех, кто сдает комнаты внаем, можно упрятать за решетку.

Штопслер Генрих, цензор, – оскорбление Величества, органов власти и т. д. С этим делом все было коротко и ясно. Несомненно, защитная речь адвоката может растянуться на час, и примерно столько же понадобится самому цензору, но зачем? Ему, Отингу, хватило бы всего двух слов. В целом статья, конечно, безобидна, но ведь…

Еще совсем недавно в уланском клубе они промывали кости на славу. Конечно, не без обидных словечек по разным инстанциям, но до чего ж уморительно было! Отинг тут же просиял, вспоминая свой особенно удачный каламбур (в этом месте издатель приносит свои извинения за то, что вынужден утаить от читателей шутку господина асессора, ибо он всего лишь издатель, а не прокурор).

Думхарт Анна, домохозяйка, Думхарт, Якоб, курьер, – нарушение параграфа 218 Имперского уголовного кодекса.

Как, однако, сдержан этот судебный секретарь! В документе он