Джесс не мог заставить себя сделать больше, чем проглотить по кусочку то того, то другого. Он изо всех сил старался поддерживать светские беседы. У Морган получалось лучше.

Все как раз наслаждались главным блюдом ужина – ягненком, хотя Пателю принесли вегетарианскую порцию, – когда старикан, сидящий рядом с Джессом, громко заявил:

– Поговаривают, вы находились в Филадельфии, когда она была уничтожена. Видимо, имеется в виду перед тем, как она была уничтожена, а? Не могли же вы быть там, когда сыпались бомбы, не так ли?

Скорее всего, предполагалось, что это приведет к очередной непринужденной беседе, однако на той части стола, где располагались друзья Джесса, такая фраза произвела эффект не меньший, чем удар бомбы с греческим огнем. Все замерли, вилки и ножи застыли. Все уставились на Джесса, который тоже медленно отложил свои приборы и потянулся за бокалом с вином. Сделал щедрый глоток, но вкуса не почувствовал, а потом сказал:

– Мы были там. – Всего три слова, сказанные достаточно мягко, и Джесс порадовался, что ему удалось не выдать никаких своих эмоций. Морган смотрела на него широко распахнутыми, полными тревоги глазами. – Когда начали сыпаться бомбы. – Джесс снова взял нож с вилкой и продолжил резать мясо. Отрезал кусочек, прожевал и проглотил, и это оказалось ошибкой, потому что сладковатый вкус ядовитого дыма тут же вернулся к нему из воспоминаний, едва не заставив подавиться. Джесс снова потянулся за вином.

– Что ж, юные дамы и господа, это и впрямь удивительно, – сказал старик слева от Джесса. – Какова же смекалка контрабандистов, да? Вышли через один из тоннелей своих кузенов, верно?

Патель в отличие от остальных заметил, как замерли и притихли друзья Джесса, он наклонился вперед и сказал:

– Вероятно, не в этот раз, мистер Аргент.

– Никакие контрабандисты нам не помогали, – сказал Дарио. Он тоже сжимал свой бокал с вином в руках, а в глазах у него плясали огоньки. – Мы спасли себя сами. Вместе.

Это была не совсем правда, ведь все же Брендан им помог, хотя Брендан сидел за двадцать мест от них и ничего не слышал, а у Джесса не возникло желания вступаться за брата.

– Вы были пленниками у поджигателей? – спросил Патель на удивление очень вежливо. Джесс всем сердцем пожалел, что на этом тема данной беседы не иссякла. Все пожалели. Однако Халила все же в ответ кивнула не менее вежливо.

– Какое-то время, – сказала она. – И пускай мы не разделяем их взглядов, разрушение было… – Халила, с которой никогда прежде такого не происходило, внезапно не смогла подобрать нужных слов. Она покосилась на Джесса, однако ему сказать было нечего. Даже Дарио остался молчать.

Тогда очень тихо подала голос Морган:

– Это было негуманно. И никому из нас не хочется вспоминать произошедшее. Простите. Нам повезло остаться в живых, и мы это знаем.

Патель сказал:

– Разумеется. Прошу прощения. – Когда Аргент раскрыл было рот, чтобы спросить что-то еще, Патель покачал головой так резко, что старик тоже умолк, и следующим комментарием уже были слова о том, какая холодная погода в северных землях, с чем все и согласились.

После ужина пришло время представления.

Они сами, разумеется, и являлись частью представления.

Аргент оказался прав насчет погоды; даже укутавшись в плащи у двери, когда они пересекали двор по пути до каретного сарая, в котором ныне располагалась мастерская, то ощутили на себе, какой недружелюбной может бывать Англия. Сегодня были ледяной дождь и холодный туман, и все поспешили поскорее добраться до тепла мастерской. Томас там немного прибрался, но все равно даже теперь там было едва ли достаточно места для каждого, кто втиснулся сюда в попытках укрыться от холода… однако в отличие от ситуации в Филадельфии сегодня не ожидалось никаких последующих поломок и разрушений.

Томас поднялся на маленький самодельный пьедестал и неловко замер там рядом с печатным станком. Прочистил горло, открыл было рот, а потом закрыл, так ничего и не произнеся. Подал знак Джессу, который вздохнул и поднялся, чтобы встать рядом.

– Ты говори! – яростно прошептал Томас.

– Нет, – шепнул в ответ Джесс и занял у станка место, с которого полагалось управлять машиной. Теперь там был не просто незамысловатый рычаг. Там была целая панель с рычажками и переключателями, и Томас покосился в ответ на Джесса с обидой и болью… а потом, сделав глубокий вдох, немец начал говорить. Начал он немного неуверенно, однако очень и очень скоро, как Джесс и думал, Томас уже гордо описывал все детали своего изобретения и явно чувствовал себя очень уютно. Он говорил о «плотности чернил», «давлении в клапанах» и «силе натяжения». Собравшиеся выглядели заинтригованными, однако все еще не были впечатлены, и, когда рассказ Томаса завершился, Джесс нажал на первый переключатель.

Единственным событием, произошедшим после нажатия первой кнопки, было шипение большого медного котелка, когда тот начал наращивать давление. Это оказалось совсем не впечатляюще.

– И это все? – поинтересовался старый добрый Аргент и нарочито посмотрел на свои наручные часы. – Я приехал в эту глубинку не для того, чтобы полюбоваться чайником-переростком и послушать размытые обещания…

Шипение котелка достигло пика, обратившись в высокочастотный писк, и Джесс нажал новую кнопку. Машина пришла в движение. Ролик размазал чернила по буквам, вырезанным на металлической панели. Наблюдатели затихли и выглянули шеи вперед, чтобы посмотреть.

– Шаг первый, – сказал Томас. – Нанесение чернил на панель выполнено. – Он кивнул, и Джесс нажал следующий рычажок, который установил толстенный рулон бумаги на предназначенное ему место и раскатал над панелью – но недостаточно близко, чтобы соприкоснуться с ней. – А теперь бумага. Как вы заметили, она в рулоне, не листах, это для скорости. – Томас посмотрел на Джесса, который в ответ кивнул. – А теперь сама печать.

Джесс одновременно нажал на последние два переключателя, и бумага опустилась вниз, а затем снова поднялась, отмоталась, и была отрезана в нужных пропорциях острым лезвием. Отрезанный лист опустился на поднос, и в этот момент в работе уже была следующая страница, чернила нанесены, и процесс повторился.

– Мы можем печатать копии страницы на скорости почти что в сотню единиц в минуту, если установим мощность побольше, – сказал Томас, заглушая своим голосом монотонное жужжание механизма. – И, как вы сами видите, мы печатаем две страницы разом – первую и последнюю в переплете.

Томас поднял первую готовую страницу с подноса, на котором та сохла, и в ярком свете, окутывавшем мастерскую, Джесс вдруг почувствовал странный воодушевляющий холодок, пробежавший по его телу. Там, в наборе букв на бумаге, были две полные страницы текста на греческом, которые никто прежде