Люди, близкие этим кругам, тем временем, использовали алхимическую образность в своем творчестве. Известны алхимические стихи наставника и, по одной из теорий, любовника Сергея Есенина Николая Клюева (1884–1937), синтезирующие древнее знание с коммунистической идеологией. Его цикл под названием «Ленин» был написан в 1918–1919 гг. Вождь мирового пролетариата Ленин в стихотворениях Клюева изображен в образе красного льва, символа философского камня, а революция представлена метафорой алхимического брака:

Откровенно алхимические образы, связанные с философским камнем и материей его компонентов, серой и меркурием, т. е. Солнцем и Луной, аллегорически представляют грядущие победы коммунизма:

В советское время создавались целые научные труды по алхимии. Особенно увлекался тайными нуками исследователь и масон Николай Морозов (1854–1946). В 1930 г. власть закрывает основанное Морозовым «Русское общество любителей мироведения», члены которого среди прочего изучали алхимию и астрологию. Академик также писал стихи об алхимии:

Алхимические аллюзии встречались даже в научно-популярной литературе. В 1925 г. Владимир Рюмин (1874–1937), известный инженер и популяризатор науки, большой поклонник сотрудничавшего с Морозовым оккультно-ориентированного теоретика космизма Константина Циолковского (1857–1935), выпускает научно-популярную книгу под названием «Занимательная химия». Книга посвящена химическим экспериментам, которые можно провести дома, и лишена любых позитивных упоминаний алхимии: в сталинской России они были немыслимы. Однако один из опытов называется «Сатурновым деревом древних алхимиков», что отсылает к рецепту т. н. «Древа Парацельса», а другой — «Превращением белой розу в красную», что свидетельствует о знакомстве автора с алхимическими стадиями альбедо и рубедо. Наконец, еще один эксперимент окончательно заставляет отбросить все сомнения по поводу того, знал ли Рюмин об алхимии. В нем химик предлагает читателю создать зеленого льва (27). Этот опыт представляет собой метаморфозу картонного желтого льва, покрашенного хромово-кислым калием, в зеленого при помощи серы. Рюмин шутит, что лев «позеленеет от страха перед удушливым газом»: после войны такие аллюзии были понятны каждому. Но алхимическая отсылка была ясна только посвященным — до выхода первой советской книги, посвященной истории алхимии и ее образов, «Алхимия как феномен средневековой культуры» Вадима Рабиновича, оставалось больше полувека.

Рис. 27

«Занимательная химия» Рюмина критиковала средневековых алхимиков и смеялась над ними. И все же, несмотря на это, автор и сам верил в «современную алхимию»: он упоминает опыты немецкого химика Адольфа Мите. Рюмин, явно следуя ранее упоминаемой теории Габера, говорит о том, что алхимики, стремящиеся произвести трансмутацию ртути в золото, были в конечном счете правы, просто делали это неправильно; а химики СССР смогут выделять золото из морской воды, сделав каждого богачом. Впрочем, в советской утопии металл «перестанет быть мерилом цены. В будущем, когда капиталистический строй повсюду будет уничтожен, золото станет таким же технически применяемым металлом, как и все остальные». Так Рюмин, отстаивавший позиции советской химии («в наше время химия — не оккультная наука») и воевавший со средневековыми алхимиками, показывает, что ему самому не была чужда «советская алхимия» с ее стремлением сделать золото достоянием всего человечества.

Как же сам Рюмин мог столько знать об алхимии и почему он, возможно, втайне ей симпатизировал, как мы можем понять из его замаскированных ссылок на златодельческую символику? Дело в том, что он был потомственным русским интеллигентом. Его отец, Владимир Владимирович Рюмин-старший, был из херсонских дворян и учился у самого Менделеева, а прадед по линии матери был знаменитым финско-немецким архитектором. Наверняка в его доме была большая библиотека, а его отец, много лет изучавший химию, мог направлять его в истории этой науки. Сам Рюмин-младший в своих стихотворениях рассуждал о душе, нирване и сансаре, что показывает его очарованность не только советской риторикой, но и религиозными учениями.

В 1930-е в СССР появляются первые книги про историю алхимии. В основном они относятся к ней критически, но встречаются и авторы, явно увлеченные древним ремеслом. В книге советского писателя Владимира Михайловича Проскурякова (1900–1950) «Парацельс», вышедшей в серии ЖЗЛ под редакцией Максима Горького, швейцарского алхимика изображали как революционера; автор ставит «простого, грубого» мыслителя в один ряд с да Винчи и Коперником. Жизнь Парацельса сравнивается Проскуряковым с «блистающим взлетом ракеты»: все связанное с алхимией и астрологией в биографии врача забывается, и ему приписываются колоссальные научные достижения. В частности, якобы именно Парацельс открыл, что процессы, происходящие внутри организма, сродни химическим, а вокруг нас существуют тысячи микроорганизмов. Не нужно пояснять, что веру Парацельса в жизнь крохотных духов внутри человеческих гуморов и его теорию о лечении организма химическими соединениями, в т. ч. тяжелыми металлами, едва ли можно назвать научными открытиями в современном смысле. Несмотря на политизированную интерпретацию теорий алхимика, Проскуряков, читавший новейшие западные исследования о Парацельсе и даже опиравшийся на некоторых авторов, близких к эзотерическим кругам, впервые познакомил советского читателя с знаменитым алхимиком.

В это время советская литература все чаще посвящает отдельные главы рассмотрению алхимических теорий. В книге биолога Валериана Лункевича (1866–1941) «От Гераклита до Дарвина» 1936 г. даже приводятся некоторые рецепты, например, по созданию гомункула. В 1959 г. выходит первый массовый художественный роман об алхимии — детская фантастическая повесть Александра Полещука «Великое Делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы». По ее сюжету главный герой встречает необычайно умную собаку, понимающую по-немецки. Она показывает удивленному герою дневники своего хозяина, потомственного фламандского златодела Меканикуса. В них Меканикус рассказывает о своих предках, пытавшихся добыть философский камень и читавших реально существовавшие алхимические трактаты: «Иогана Исаака Голландца», Немую книгу, Джабира, ар-Рази, Авиценны, Роджера Бэкона. Сам он по просьбе отца изучил новую науку, химию, однако в душе остался златоделом. В ходе повествования Меканикус встречает нового алхимика Эмменса (см. здесь) и разоблачает его метод. Далее он пытается найти старинные алхимические рукописи, принадлежащие его семье, и благодаря им обнаруживает секрет изготовления искусственного пурпура. Начав массовое производство красителя, Меканикус открывает, что в качестве побочного продукта выделяется газ, заставляющий людей видеть странные галлюцинации. Для того, чтобы вылечить пострадавших рабочих, алхимик создает газ-противоядие и тестирует его на собаке. Оказалось, что антидот не только избавляет от галлюцинаций, но и необыкновенно стимулирует память и интеллект — а потому собака становится мыслящей и даже говорящей. После этого открытия Меканикуса похищают злые немецкие священники, стремившиеся овладеть секретом для своих коварных целей. Ученый пишет дневник и письмо с просьбой спасти его, кладет в термос и отдает Альме. В конце концов, сбежав из тюрьмы при помощи военных, он пытается найти политическое убежище в Советском Союзе. В этой книге Полещук не только воспевает древнюю науку, но и критикует «новую алхимию» и трансмутационную истерию на Западе. В ходе повествования он много раз упоминает и подробно объясняет теории средневековых златоделов, даже прилагает таблицу с алхимическими пиктограммами. Книга Полещука, несомненно, колоссально повлияла на восприятие алхимии в Советском Союзе: многие впервые узнали о феномене златоделия именно из нее.