Сейчас я испытывала похожие ощущения. Паренек отчетливо напоминал рассерженного ежа, мне же очень хотелось втереться к нему в доверие и узнать побольше об этих любопытных средневековых орудиях.

— Вижу, что работаете, — повторила я. — А как вы называете это оружие? И для чего сети?

Парнишка открыл рот. Судя по гневному выражению вымазанного маслом и гарью лица, он собирался сказать нечто вроде: «А тебе-то какое дело, инквизиторская морда?» — но в этот момент старший механик отложил гаечный ключ и влепил ему оглушительную затрещину.

— Веди себя учтиво, дурында! Чай, не мамка перед тобой!

Мальчишка взвыл, одарил меня ненавидящим взглядом и принялся с утроенным усердием заниматься своим делом.

— Вы его, госпожа, простите. Малой еще совсем, глупый, — проворчал мужчина, подбирая ключ и возвращаясь к работе.

Я кивнула, терпеливо ожидая ответа на свой вопрос.

— Это хальдуба — стрелометатель, ежели по-нашему. Мы под драконов его слегка, как бы это сказать… моди… эм… модихфицировали, тьфу, язык сломаешь с этими новомодными словечками! Теперь одну хальдубу заряжаем стрелами, вторую сетью. Сбиваем, значица, упырей хвостатых, а после — сетью пеленаем.

— Сетью? — недоверчиво переспросила я. — Драконов?

Картина, представшая перед мысленным взором, была довольно комичной. Пытаться удержать дракона сетью — почти так же бесполезно, как, например, связывать слона занавеской.

— Зря смеетесь, госпожа, — сказал механик с едва заметным неудовольствием. — Это не простая сеть. Веревки вымочены в яде урхульского змея. Дракона-то он, может, и не убьет, но ежели в кровь хоть капля попадет — зверюга в ступор впадет на целую минуту, а нам того только и надо!

Я невольно поежилась, со стороны гор подул холодный, пронизывающий ветер. Так вот, значит, как они воюют с драконами. Бьюг стрелами, пеленают сетями, а после, когда полубеспамятный крылатый падает на землю, добивают копьями… или мечами…

Я развернулась и, не прощаясь, пошла прочь. На белокаменных стенах плясали отблески от факелов. С площади доносился невнятный шум: громкие разговоры, нестройное пение и бряцание оружия.

По крайней мере, эти люди принимают честный бой. Не лукавят перед судьбой, не скрываются за «черными каплями», как это делают инквизиторы…

Я посмотрела на свои руки, несколько раз сжала и разжала пальцы. Уже завтра? На рассвете или, быть может, днем?

Совсем скоро они обагрятся драконьей кровью…

* * *

Я медленно спустилась по лестнице вниз, в задумчивости скользя ладонью по шершавым камням стены. Они густо поросли мхом и были чуть влажными.

Инквизиторские палатки, похожие на разноцветные волнушки, вылезшие из-под земли после обильного дождя, занимали уже добрую половину лагеря.

Илиферы шныряли между кострами, возбужденно переговаривались и гудели, как заправские шмели, обнаружившие в бесплодном поле цветущее дерево сакуры.

Я обогнула несколько высоких, в человеческий рост, костров. Машинально отметила, что многие инквизиторы с ловкостью юрких ящериц проскользнули в ряды акмальских солдат и теперь активно соблазняли их суровые сердца модной в столице карточной игрой «дохлый василиск», а не менее суровые желудки — остатками походного провианта. Да, не зря в Тальзаре любят говорить, что «добрый брат инквизитор и в драконьем пузе не пропадет»!

Возле одной из палаток я заметила Ниссу и Шенрияра — судя по раскрасневшимся лицам и яростной базарной брани, от которой даже издали уши вяли, как лютики без солнца, они снова крупно повздорили.

Вот же неугомонная парочка…

Я тяжело вздохнула, отчего-то почувствовав себя страшно одинокой.

Внимание привлек громкий мелодичный звук — кто-то ударил по струнам лютни. Мне стало любопытно я завертела головой, пытаясь найти источник звука, сразу навеявшего меланхоличные воспоминания.

Что мне, красавица, твои чары?

Кормят бродягу ноги!

Так что налей поскорее чарку

И провожай в дорогу!

Голос певца был глубоким, хорошо поставленным и таким знакомым, что я охнула и схватилась за грудь, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

Невидимый певец продолжал заливаться соловьем, терзая струны так, будто играл последний раз в жизни:

А что у тебя за душой?

Что у тебя за душой, путник?

Пара медяков да ольховая лютня!

Эх-хей!

Я наконец увидела его — возле одного из высоких костров, в окружении восхищенно примолкшей толпы, где среди незнакомых бородатых лиц мелькали любопытные мордашки илиферов. Фудо сидел на толстом сучковатом бревне, закинув ногу на ногу и подергивая сапогом в такт мелодии.

Он совсем не изменился: худой и нескладный, с растрепанными светлыми волосами и живыми глазами, сверкающими в темноте как два уголька. Присмотревшись, я увидела, что в кудрях запутались сухие травинки. На мешковатых штанах и линялой зеленой рубашке кое-где виднелись прорехи.

Я схватилась руками за щеки, искренне опасаясь, что лицо, расплывающееся в безудержной улыбке, попросту треснет.

Ох, Фудо, мой верный друг и отважный спаситель, кто бы мог подумать, что вид твоей сияющей, как новенький пятак, физиономии я когда-нибудь сочту самым прекрасным зрелищем во Вселенной!

Я подошла поближе, но не стала окликать музыканта. Не хотелось лишать всех собравшихся радости слушать его голос, полный светлой надежды… В конце концов, что еще осталось у этих изможденных войной людей?

В какой-то момент глаза Фудо скользнули по моему лицу — равнодушно, не узнавая. Впрочем, через мгновение музыкант, не прерывая задорной песни, уже сверлил меня взглядом, да так, что я даже слегка порозовела от смущения.

Песня закончилась — слушатели взорвались аплодисментами. Фудо зачехлил лютню и, раскланявшись, буквально сорвался с места, продираясь сквозь удивленную публику, как дикий кабан сквозь заросли кустарника.

— Лис, раздери меня саламандра, сколько зим! Уже не чаял тебя увидеть! — Огласив окрестности приветственным воплем, от которого летучие мыши, прятавшиеся в смотровых башенках, испуганно заметались в небе, друг сгреб меня в медвежьи объятия.

— Нет, ну неужели это ты? Правда ты?! — Отстранившись, Фудо схватил меня за плечи и затряс с такой яростью, будто это была не встреча давних друзей, а как минимум допрос советского офицера в казематах гестапо.

— Нет, Фудо, это жертвенная Туанская дева, которая скоро вознесется на небеса… — простонала я, делая слабые попытки вырваться.

Фудо последний раз сжал меня до хруста в косточках и отпустил, позволив наконец отдышаться.

— Не могу поверить, что ты стала такой красавицей! — заявил он, жадно шаря глазами по моему лицу.