— Больше, чем можете себе представить, — кивнул он.

Она отвернулась, нерешительно покачала головой:

— Боюсь, я не смогу, — прошептала она. — Не обижайтесь! — обернулась она к нему, и от этих сверкнувших глаз у него внутри все сжалось, сладко заныло. — Вы хороший, Винченце, красивый, ласковый… Любая девчонка или барышня на моем месте не сумела бы вам отказать! Но я… Я не могу, — повторила она, извиняясь, робко взглянула на него. — Как же я уеду, брошу всех тут, дедушку, Василия…

— Василия? — улыбнулся Винченце.

— Угу, — кивнула она.

— А если б не я… если б он позвал вас за собой? — спросил Винченце.

Она поняла, кого он имеет в виду, смутилась еще больше, ответила чуть слышно:

— Не знаю… Наверное, не стала бы и думать. Но ведь он не позовет? — На ресницах задрожали хрустальные капли слез.

Винченце не стал сдерживаться. Привлек ее к себе, прильнул губами к ее пахнущим земляникой губам. Поцелуй длился мгновение — или вечность.

Отстранившись, Глаша, прикрыв глаза, покачала головой:

— Нет, не помогло… Я, наверное, глупая? Что он против вас? Он ведь на меня и не смотрит. Поправится вот и уедет, забудет обо мне. А я буду помнить? Что мне делать? — спросила она, и в голосе прозвенело отчаяние.

— Я помогу вам, — вздохнул, поднявшись с колен, Винченце.

— Как это? — подозрительно отвела протянутую руку Глаша.

— Не беспокойтесь! — засмеялся он на ее сомнения. — Я приготовлю для вас зелье. Но не filtro amoroso[79], околдовывать против воли я вас не собираюсь. Наоборот…

— Отворотное? — подсказала с надеждой Глаша.

— Именно. Выпьете — и забудете свою безответную любовь как не бывало, — пообещал Винченце.

— Совсем-совсем?

— Нет, но печали на сердце не останется, — сказал он и снова тяжко вздохнул.

— Ах, не надо! Только не переживайте так! — воскликнула Глаша, бабочкой вспорхнув с земли, подхватив корзину, — Если хотите, давайте вместе этого зелья отворотного напьемся?

— Нет, благодарю. Я предпочитаю в незамутненном виде сохранить, как драгоценности, в своем сердце все чувства, пусть и неразделенные…

— Не унывайте, вас-то я никогда не забуду, обещаю! — перебила, лукаво улыбаясь, Глаша — и показала, точно фокусник, вынув из кармашка передника, медальон на цепочке с миниатюрным портретом.

— Откуда он у вас? — изумился Винченце.

— Ариша утром на берегу озера нашла, — похвасталась девушка. — А я у нее на качели выменяла. Знаете, какие мне Егор красивые качели сделал? Как на картинке! Мы как раз повесить не успели, вот теперь будут у нее в саду висеть…

Для двух зелий они набрали целую корзину разной травы, листьев, цветов. Вернувшись домой, Глаша вывалила все ворохом на стол, разожгла печь, поставила на огонь два горшочка с водой. С первым, предназначенным для Феликса, Винченце разобрался быстро — побросал травы в воду, помешал деревянной ложкой, попробовал и, накрыв крышкой, оставил настояться.

СО вторым, отворотным, Глаше пришлось помогать — побегать на огород за недостающими компонентами, самой размешивать, следить, чтоб не перекипело. В общем Винченце только командовал:

— Еще для отворотного зелья нам понадобится высокая такая трава с розовыми цветочками, названная в честь какого-то Вани.

— Иван-чай?

— Он самый. Еще нужен укроп, кусочек свеклы для красоты…

— Может, кусочек побольше? Красота бы не помешала.

— Пусть будет целая! И добавьте пару морковок.

— Это ж суп выходит?!

— Вовсе нет. Морковь и укроп еще древние греки использовали для разжигания любовной страсти. Мы же используем для обратного… Так, и принесите еще, per favore, пучок арлекина, он у вас в огороде под смородиной растет. Да, пожалуй, и ее захватите, пару листиков для запаха.

— Арлекина? Это еще что за овощ?

— Это не овощ, это пряность. Вы зовете ее, как своего любимого ярмарочного клоуна.

— А, петрушка!

— Non ne faccio alcuna differenza…[80]Давайте, поживей! Зелью нужна строгая точность компонентов. — Сказав, зачерпнул ложкой, попробовал, причмокнув: — Что-то не сладко получилось. Может, собачьей розы переложил?..

Ага, чуть не забыл плоды гномьего дерева и пыльцу эльфийского жемчуга! Глафира, несите!

— Да где ж я возьму?!

— Не прибедняйтесь, вон на полке, что там стоит?

— Черничное варенье.

— Сгодится, гномы не обидятся, что вареное. А эльфийский жемчуг у вас в красном углу за лампадой засунут.

— Там только ландыши, и то сушеные!

— Ничего, главное, чтоб пыльца осталась. Вы его много трясли? Подойдет… Нет уж! — взвизгнул он, отскочив от печки — и от подсунутого под руку сухостоя. — Мне этого не надо — положите в горшок сами!.. — Ну а теперь, — подвел он наконец-то итог, — теперь это нужно отнести на холод. Пусть настоится три дня и три ночи, а после можно принимать. Процедите через сито и пейте — чашку после ужина и две чашки строго перед сном. С утру от несчастной любви и следа не останется — не то что в сердце, в кончике ногтя. Проверенное средство, всегда безотказно срабатывает.

— А что ж эти три дня — я мучиться должна? — надула губы Глаша.

— Нет, дорогая синьорина, вы будете наслаждаться чистым, хоть и невыразимо грустным чувством, понимая, что больше такого с вами не повторится никогда в жизни. Поэтому, пока предмет ваших страданий будет рядом, дорожите каждым мгновением. А вот когда он уже вас покинет, тогда-то зелье это и облегчит вам горечь расставания. Но только тогда и только как я сказал! Иначе не будет эффекта, — строго добавил он.

Делать нечего, Глаша согласилась дорожить сердечными муками…

— А это что? — спросил он вдруг, взяв со стола последнюю, оставшуюся неиспользованной подвядшую травинку.

— Не знаю, — пожала плечами Глаша. — Видно, вместе с каким-нибудь цветком сорвалась. Сорняк какой-то, выбросьте.

— Выбросить?! — заорал Винченце. — Да ты хоть понимаешь, что это такое?! Это то самое сокровище, из-за которого я здесь убил столько времени! Это та травинка, в поисках которой я облазил в здешних местах все заросли, повстречался со всей крапивой, ободрал все колючки!.. — Бог ты мой! Неужели это она?! — воскликнул Винченце, в восторге потрясая чахлой былинкой.

— Что в ней хорошего, в траве вашей?

— Это и есть недостающий компонент эликсира бессмертия! — заявил маркиз, трепетно заворачивая былинку в кружевной платочек и пряча в нагрудный карман. — Это бесценное растение, невероятно хрупкое. В Европе оно давно перевелось. Я думал, его вовсе не осталось в природе! Человечество возделывает пашни и сады, заботясь о том, что считает для себя полезным, и уничтожая все, в чем не видит практической ценности. И вы никогда не обретете бессмертие, — укорил он Глафиру, — потому что всегда пытаетесь перекроить мир под себя!..