Не было человека, кроме Леонардо, который до такой степени интересовался познанием самого себя, самоанализом, самоконтролем, самоизучением. Попытки объективного изучения собственного сознания и своих поступков, контроля за собой. Крылья гения и циркуль, а на голове у него цветущий терн, он еще не облетел. Он еще пока с шипами, не врезается в чело, он еще пока цветет, этот терновый венец. Трудно утверждать с уверенностью, но, вероятно, этот гений с крыльями и циркулем в руках, с таким печальным взглядом, так печально глядящий куда-то, так много в себе объединяющий, так много на себя берущий, – это один из автопортретов Дюрера.

Есть автопортреты в зеркале, когда художник сидит и рисует себя в зеркале, а есть автопортреты в образе, когда художник представляет себя в некоем образе. Это именно авторская вещь – автопортрет Дюрера в образе. Дюрер знал, кто он.

Надо сказать, что Дюрер, пожалуй, единственный среди мировых художников, который имеет такое невероятное количество автопортретов. Считается, что лидирует по автопортретам Рембрандт. Да, у него много автопортретов. Но, пожалуй, у Дюрера больше. Во всяком случае, они разнообразней, они не подсчитаны. И первый свой автопортрет Дюрер нарисовал, когда он был мальчиком, ему было девять лет. Он нарисовал его в зеркале. Это мальчик с очень светлыми волосами, выпуклыми глазами. Он пальцем указывает на самого себя, и наверху рисунка надпись: «Это я, Альбрехт Дюрер». Он называет себя громко по имени. Он пишет себя, свой автопортрет. Он обособляет себя. С этого момента начинаются его автопортреты, до самого призрачного последнего, где он стоит и, указывая на поджелудочную железу, делает надпись: «Рак и Дюрер». Он ставит себе диагноз – рак поджелудочной железы.

Но Дюрер свои автопортреты не просто пишет как портреты себя. Посмотрите, какое огромное количество у него картин, и почти в каждой есть обязательно его автопортрет. Что это значит? Это то присутствие, видимое или невидимое, внутри всего этого мира, который он описывает. Очень интересно, когда булгаковский Мастер говорит о себе: я угадал, как я угадал! Там есть момент, что он присутствовал при всем, и когда Понтий Пилат с Каифой беседовал на веранде, пролетела птица, а может, он и был этой птицей. Факт присутствия. Художник описывает все так, как если бы он был внутри этого. И Дюрер – единственный художник, у которого огромное количество автопортретов внутри больших картин, всегда означающих факт его личного присутствия внутри этого события, а также и прямых автопортретов в зеркале. Он пытливо вглядывается в свое лицо, он ищет ответы на те вопросы, которые перед ним встают. Это опыт самопознания. Автопортрет художника – это всегда то, как он видит самого себя.

Не потому Ван Гог себя рисовал, что у него не было моделей, что ему дорого стоила модель. Он очень интересовал самого себя. Он вопрошал себя о себе самом. Это были удивительные автопортреты. Дюрер постоянно возвращался к очень строгому вопросу, который он ставил перед собой: кто я есть?

Вернемся к его образному автопортрету. Это, конечно, его альтер эго, это его двойник, это его главный двойник как гения, жестко ограниченного целым рядом обстоятельств, а потому настолько отдающего себе отчет во всем, что пути к нему для того, кто пришел к Леверкюну, просто нет. И он не может войти с ним ни в какую сделку, о чем тот и говорит в «Докторе Фаустусе».

Обратимся еще к одному автопортрету Дюрера. Это очень знаменитый автопортрет, может быть, самый знаменитый – мюнхенский автопортрет 1500 года, созданный до того, как он начал работать над «Меланхолией». 14 лет – это очень большой срок. Дюрер написал свой автопортрет, который является как бы дополнением к тому образу, который мы видим в «Меланхолии». Бросается в глаза двойственность в автопортрете. С одной стороны, очевидна аналогия с изображением творца, бога – резко фронтальное изображение лица, прекрасные золотые волосы, расчесанные по бокам. И отметина – три золотые пряди, как писали византийцы. Три золотые пряди означают божественную отметину. И строгий испытующий взгляд. Он был необыкновенно красивым человеком. Это отмечали и его современники, которые очень много писали о его красоте, о его щегольстве, писали о том, как он любил одежду, как он любил красиво причесываться. Мы видим это на его автопортретах.

Тоже серьезная черта. Можно поразмыслить о том, что такое повышенное внимание к своей внешности. Это не что иное, как попытка закрыть себя. Быть всегда в этой форме, закрыть себя в футляр безупречности, чтобы ни для кого не быть доступным. Это очень занятная черта. Целое исследование можно об этом написать. У него было подчеркнутое отношение к себе. А уж как волосы были написаны! Джованни Беллини говорил ему: покажи мне кисточку, которой ты пишешь эти волосы. Дюрер брал обыкновенную кисточку. А как написаны были ею волосы – Джованни никак понять не мог, хотя сам был мастером замечательным.

Божественная мощная голова, а он в халатике. И опять эта фраза: «как я мерзну здесь, мне бы на солнце». Он в домашнем халатике на беличьем меху. Нервная рука потрясающей красоты, как обнаженные нервы. Она живет самостоятельной жизнью, очень напряженной и нервической. Да, все дано, как на картине: меланхолия, но я только человек, и как человек я абсолютно слаб. Это поразительный вывод, который он делает.

Современники называли его Мастер. Мастер Дюрер. Это автопортрет мастера. И в «Меланхолии» портрет мастера. Что такое мастер? Почему его современники называют так? Мастер он потому, что он может сделать шедевр. Мастер может сделать то, чего не может сделать никто. Ты получаешь звание мастер, как академик, если ты можешь сделать то, чего не могут другие.

Он был мастером, когда он творил, он становился творцом. Люди, художники, гуманисты, жившие в это время, творца называли мастером. Они его иначе не называли. Они квалифицировали его как мастера, потому что он творил мир, по образу своему и подобию. Он как художник его творил из праха, черепка. Поэтому тот, кто творит, есть отражение, подобие мастера. Тот, кто угадал, тот, кто знает, – он есть мастер.

Этот портрет 1500 года – портрет великого мастера, которому так много дано и у которого так много отнято, который так силен и который так по-человечески болезнен и слаб. Который может то, чего не может никто, – он творит шедевры, и который имеет такую болезненную и уязвимую в жизни оболочку.

Неслучайно Булгаков называет своего героя Мастер. Если вы помните, он не имеет имени. Он анонимен. Он просто Мастер. Он написал роман, в котором он рассказал подлинную историю. Он был только очень слабым человеком, его не могла спасти даже Маргарита.

Там есть еще одна удивительная деталь – и мы возвращаемся к Адриану Леверкюну с пришельцем. Маргарита сшила Мастеру черную шапочку, на которой вышила букву М. И это единственное, что у него осталось от всего, что было до того, как он попал в больницу, где мы его и встречаем. Но если перевернуть букву М, то это будет буква W – Воланд. Мастер и Воланд – это одна и та же буква. Это вещь, по всей вероятности, уже в сознании Булгакова таким образом связанная. Эти понятия были связаны также в сознании Томаса Манна, у людей XX века. Тема мастерства, гениальности, которая связана с великой трагедией личности. Но и современники называли Дюрера Фаустусом. Что они имели в виду? Круг его познаний, возможность проникнуть за границу того, что недоступно даже самому великому человеку? Кто может ответить на этот вопрос? Но самое главное – не отвечать на вопросы, а их ставить. И тогда темы, о которых мы говорим, будут оставаться вечно актуальными, потому что актуальны только те темы, которые не имеют ответа. Если какая-либо тема имеет окончательный ответ, она не актуальна, она уже решена. Это относится к самым великим явлениям мировой культуры, от самых давних времен до нашего времени, они несут нам вечные ответы и вечные вопросы.