Далее, остается вопрос о Кроссе, обогатившемся благодаря наследству Гронвельта и уже отважившемся на серьезный шаг без надзора Семьи. Юноша, начавший столь блестящую карьеру, едва не ставший Квалифицированным Специалистом, не уступающим своему отцу Пиппи. Затем дело Вирджинио Баллаццо повергло его в мелодраматические настроения. А когда ему позволили покинуть такой важный пост в Семье из-за чересчур нежного сердечка, он вышел на оперативный простор ради собственной выгоды и казнил этого Сканнета. Самостоятельно, без разрешения дона. Но дон не корил себя за столь редкостное мягкосердечие, позволившее взглянуть на это дело сквозь пальцы. Просто Кросс пытался сбежать из его мирка в другой. И хотя подобные действия могут нести – или несут – в себе семена измены, дон Клерикуцио не мог не понять подобный шаг. И все-таки Пиппи в паре с Кроссом могут представлять для Семьи серьезную угрозу. Кроме того, от глаз дона не ускользнула ненависть Данте к Де Ленам. Пиппи чересчур умен, чтобы не догадываться о ней, да еще и опасен. Хоть он и не раз доказал свою лояльность, надо приглядывать за ним.

Причиной терпимости дона стала его симпатия к Кроссу и любовь к Пиппи – своему старому, верному служаке, сыну сестры дона. В конце концов, в жилах у них у всех течет кровь Клерикуцио. На самом деле куда больше его беспокоила опасность Семье, исходящая от Данте.

Для Данте дон Клерикуцио всегда был нежным и любящим дедушкой. Раньше они были очень близки, но, когда Данте исполнилось лет десять, в их отношениях наступило некоторое похолодание. Дон выявил в характере мальчика черты, встревожившие его.

До десятилетнего возраста Данте был жизнерадостным, озорным ребенком. Отличным спортсменом, наделенным великолепной координацией движений. Любил поболтать, особенно с дедом, и затевал долгие секретные разговоры со своей матерью Роз-Мари. Но затем, чуть повзрослев, стал злобным и грубым. В драках с ровесниками проявлял неумеренную ожесточенность. Безжалостно издевался над девочками, с наивной похотливостью – смешной, но все-таки ошарашивающей. Мучил мелких животных – дон прекрасно понимал, что у мальчика подобное еще не признак порочной натуры, – но однажды Данте попытался утопить малыша из младшего класса в школьном плавательном бассейне.

Нельзя сказать, чтобы дон слишком уж осуждал подобное поведение. Как ни поверни, дети – дикие зверьки, цивилизацию надо вколачивать им в головы через мягкое место. Бывало, что сорванцы вроде Данте вырастали святыми. А беспокоила дона его болтливость, его долгие беседы с матерью и, прежде всего, его непослушание там и тут в мелочах самому дону.

Пожалуй, благоговеющего перед прихотями природы дона тревожило и то, что лет в пятнадцать Данте перестал расти, остановившись на отметке в пять футов и три дюйма. Осматривавшие его врачи единодушно твердили, что он сможет вырасти от силы еще дюйма на три, но ни за что не дотянет до фамильного роста Клерикуцио в шесть футов. Дон счел малый рост Данте сигналом тревоги, таким же, как рождение двойняшек. По мнению дона, хотя рождение чудо Господне, двойня – это уже через край. Бывало, в анклаве у солдат рождались тройни, и тогда охваченный ужасом дон покупал молодому папаше бакалейную лавку где-нибудь в Портленде, штат Орегон, обеспечивая семье славную, но одинокую жизнь. Кроме того, дон питал суеверный ужас перед левшами и заиками. Что ни говори, а все это дурные предзнаменования. Данте же еще и уродился левшой.

Но даже все это, вместе взятое, не могло оттолкнуть дона от внука или умалить его привязанность; для него всякий, в чьих жилах течет кровь Клерикуцио, по природе своей лишен недостатков. Но с годами Данте все больше выбивался из рамок мечтаний дона о будущем.

Бросив школу в шестнадцать лет, Данте тотчас же сунул нос в дела Семьи. Поработал в ресторане на Винсента, где был популярным официантом и получал крупные чаевые за расторопность и остроумие. Устав от этого, два месяца трудился в конторе Джорджио на Уолл-стрит, но возненавидел финансовую деятельность и не проявил никаких способностей, хотя Джорджио рьяно взялся учить его премудростям обогащения на бумаге. В конце концов Данте осел в строительной компании Пити, с наслаждением работая вместе с солдатами анклава. Гордился своим телом, наращивавшим все больше и больше мышц. Но во всем этом, как с гордостью отметил дон, он проявил кое-какие черты своих трех дядюшек. Он обладал прямотой Винсента, хладнокровием Джорджио и свирепостью Пити. Но где-то по пути раскрыл истинную свою сущность, сформировал собственный характер – коварный, хитрый, скрытный, но по-своему обаятельный и наделенный чувством юмора. И тогда же начал ходить в ренессансных шапочках.

Шапочки (никто не догадывался, где он их добывает) из цветных нитей с люрексом – то круглые, то квадратные – сидели на голове Данте как влитые, делая его выше ростом, миловиднее и симпатичнее. Отчасти благодаря обезоруживающему сходству с клоунскими, отчасти потому, что уравновешивали черты лица. Шапочки шли ему, маскируя его волосы – угольно-черные и курчавые, как у всех Клерикуцио.

Однажды в покое, где фотография Сильвио все еще занимала почетное место, Данте поинтересовался у деда:

– Как он умер?

– Несчастный случай, – лаконично ответил дон.

– Он был твоим любимым сыном, верно?

Дона этот вопрос огорошил. Данте тогда было всего пятнадцать.

– Почему ты так решил? – вопросом на вопрос ответил он.

– Потому что он мертв, – лукаво усмехнулся Данте, и дон не сразу осознал, что этот неоперившийся юнец осмеливается отпускать подобные шуточки.

Вдобавок дону было известно, что, пока он обедает, Данте забирается в его рабочий кабинет и устраивает обыски. Это ничуть не обеспокоило дона; дети всегда любопытствуют о стариках, а дон никогда не поверял бумаге никакой важной информации. В закутке мозга дона Клерикуцио имелась огромная грифельная доска, куда он заносил все необходимые сведения, включая перечень всех грехов и добродетелей возлюбленных близких.

Но чем сильнее настораживал Данте дона Клерикуцио, тем больше внимания выказывал он внуку, уверяя мальчика, что тот станет одним из наследников империи Семьи. Все попреки и увещевания доставались парнишке от дядюшек – в первую голову от Джорджио.

В конце концов отказавшись от надежды ввести Данте в общество законопослушных граждан, дон дал соизволение Данте пройти выучку на должность Молота.

Дон услышал голос своей дочери, зовущей его обедать в кухню, где они всегда ели, когда оставались в доме вдвоем. Войдя в кухню, он уселся в кресло перед большим, красочным блюдом лапши “Ангельские власы”, прикрытой помидорами и свежим базиликом прямо с огорода. Роз-Мари поставила перед ним серебряную миску с тертым сыром – чрезвычайно желтым, что говорило о его пряной сладости, – и села напротив. Увидев, что она настроена легко и весело, дон порадовался ее доброму расположению духа. Сегодня ей не грозит очередной жуткий припадок. Такой его дочь была до Войны Сантадио.

Какой же трагедией обернулась эта война, одна из немногих допущенных доном ошибок, показавшая, что уничтожение врага не всегда оборачивается победой. Но кому же могло прийти в голову, что Роз-Мари навсегда останется вдовой? Он всегда верил, что влюбленные рано или поздно непременно влюбляются снова. В этот миг дон ощутил всепоглощающую любовь к дочери. Она искупает грешки Данте. Подавшись вперед, Роз-Мари ласково потрепала седые волосы дона.