что любовь к музыке ты пронесешь через всю свою жизнь. 31 мая 1986. Мама». Так и вышло – ноты переплавились в буквы, а лет/зим в сорок пять я создала спецкурс «Музыка слова как практика литературного письма»[165]. Моим ученикам – тем, что из адекватных и любознательных, – помогло. Про остальных – «а вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь». Пазлы совпали, все сработало, ОМ.* * *

Читала и совпрессу: родители и дед с бабушкой много чего выписывали. Больше всего любила «Литературку», журналы «Ровесник» и «Юный натуралист», а вот красномордую «Пионерскую правду» редко открывала – все в ней было как-то глупо и фальшиво: кажется, вскоре мне перестали выписывать эту макулатуру. Но остались журналы «Пионер» и «Костёр» – «Костёр», надо сказать, нравился куда больше, там было что почитать и на что взглянуть (до сих пор не забыты контуры повести о блокадном Ленинграде… и что-то такое важное про собаку… как назывался текст, кто автор? Найти б тот журнал, но увы!). Отец и мать – врачи, поэтому, разумеется, получали «Медицинскую газету», в которую я тоже совала свой длинный нос – как, впрочем, и в «Науку и жизнь», и в «Знание-Силу»: что я там понимала, бог-или-кто-там весть, но с умным видом сидела на диване, обложившись СМИ, да шуршала страницами – кайф.

* * *

Снулая же программка совеццкой школки образца середины 80-х превратила чтение в нудную обязанность, да и списки тех же «книг на лето» ох как отличались от моего личного, отборного материала – серые зашоренные литераторши в заштопанных чулках чудом не вытравили любовь к литературе из девицы, носящей мое имя, и потому после восьмого класса она в одночасье покинула снулые стены заведения, поступив в музыкальное училище. Но это, как пишут «настоящие писатели» (такие и впрямь, говорят, существуют), совсем другая история.

Август 2022

Ухо. Разговорчики в строю

[Мимо жанра – и конец[166]]

Сцена. На дальнем плане М и Ж в арестантских робах; у каждого в руках телефон. Справа – медсестра за письменным столом, с ноутбуком и мобильником. В центре муляж огромного Уха, в раковине которого может легко уместиться человек, окажись он в позе эмбриона. Сначала – до первого звоночка – Ухо нежно-розовое, но после очередного разговора темнеет до черноты: кажется, не отмыть – однако медсестра приставляет к Уху стремянку и карабкается наверх. В руках ведро и швабра: Ухо моют так старательно, что невольно сдирают с него кожу – так оно снова становится нежно-розовым: до следующего звоночка, раз-два-три, раз-два-три…

* * *

Первый звоночек. Антология. «У меня гениальная идея» – «?..» – «Надо издать Антологию оригинальных русских сочинений с шестнадцатого по двадцать первый век». – «Почему оригинальных? Что вы вкладываете в это слово?» – «Ну… Оригинальных, потому что автор вносит что-то свое в текст…» – «Так все же свое вносят – удобрение, этакий навоз». – «Ну… а, например, некоторые слова заимствованы из других языков…» – «???» – «Живущим авторам – заплатить. А хочешь… Хочешь быть, ну, главным редактором? Ты сможешь вступительную статью написать? Называй меня на ТЫ! Нет? Почему? Ну, как хочешь…» – «Статью-то можно, а вот где деньги, Зин?» – «Нет, не знаю, и вообще, я сижу в шарфе, меня прострелило. Ты знаешь, что такое сидеть в шарфе? Нет, ты не представляешь!» – «Еда-то есть?» – «Есть еда, а нужно пятьсот тысяч долларов на книгу». – «А тираж какой?» – «Тысяча экземпляров на хорошей бумаге, я бы на верже вообще… Хотя бы Кузмина на верже, отдельно…» – «Дык, никто не даст пятьсот тысяч долларов за тысячу экземпляров какой-то антологии!» – «Ну пусть хоть триста тысяч дадут. Пусть дадут хоть двести… Ну авторам же надо платить…» – «М-м… Пусть дадут, конечно, но кто даст?» – «Ну, вот этого я не знаю, может З. позвонить, это жена В., у нее много телефонов всяких… Хочешь, дам ее телефон?» – «Может, сами?» – «Да, я, наверно, ей сама, а вот С. из ПЕН-клуба… Но ему я тоже лучше сама… Наверное…» – «А каких авторов-то в антологию хотите?» – «Ну… Ломоносов – он же абсолютно потрясающий. Карамзин, конечно. Тредиаковский. Декабристы. Батюшков – Батюшков вообще гениальный! Михаил Кузмин, Георгий Иванов, Ходасевич – обязательно. Бродский… Хотя он вроде и „не очень русский“… Из современных – Битов, Аксенов, Витя и Венедикт Ерофеевы». – «А как насчет прав на Веничку?» – «Не, не знаю…» – «А Палей читали?» – «О, Марина – очень хорошая женщина!» – «А еще?» – «Ну, Свету Василенко, их всех…» – «А деньги-то?..» – «Ну, надо искать фонды. Ты знаешь, у людей вообще-то куча бабок, они не знают, куда их девать, и хотят вложить… м-м-м… в культуру. Часто. Надо только найти этих людей-то. А хочешь, на ТЫ меня называй… В общем, как хочешь…».

Стихийки. «…не спишь? Я что хочу сказать: движение стиха вообще вещь мистическая. И потом: никто же не говорит, что так нужно писать стихи! И вообще, писать стихи не нужно: они пишутся в очень крайнем случае. Когда ты не можешь, например, определить погоду… Ты выходишь на улицу в сентябре, а оказываешься в некотором мае, или просыпаешься: крестьянин торжествует! – а на дворе апрель. Все, конечно, крутят у виска… А именно так складывались некоторые очень хорошие поэты. Тютчев, скажем, да – почему нет? Вообще, душевный мотив обеспечивается некоей погодой. Понимаешь?» – «М-м-м».

Душ. «Что нового, спрашиваешь? Не что, а кто! Любовник! Но я все испортила…» – «Зачем?» – «Что? Не слышно!» – «Заче-ем?» – «Объясняю. Я за всю жизнь такого никогда не испытывала, понимаешь?» – «Надеюсь». – «Он, короче, муж моей знакомой по курсам. Иногда подвозил нас. Ну, не важно… Короче, когда мы оказались у него в гараже… Натуль, как я орала, ты не представляешь!» – «М-м-м…» – «Нет, не представляешь, потому что я и сама не представляла! Он что-то такое со мной сделал… Языком… То есть отодвинул как-то клитор… Не знаю даже, каким словом-то и назвать это… И он стал… как цветочек стал… Как бутончик… Понимаешь?» – «М-м-м…» – «Да ты не понимаешь! Он это делал… как, наверное, это делают женщины! Теперь понимаешь?» – «М-м-м…» – «Да ну тебя! Ты не знаешь, что со мной было! Все тело дергается, вся в судорогах… Я жила столько лет и не знала, что это такое, а? Вот скажи, у тебя такое было?» – «Погоди-ка, ты говорила, будто все испортила…» – «Ну да. Он мне надоел… Секс сексом, но сам-то – скучный… Примитивный такой тип в галстучке… И интрижка сама – пошленькая… Вот и я попробовала в ду́ше… Знаешь ведь, у меня классный душ с тугим напором, и… Не пробовала?» – «Обошлась». – «Я ж говорю, ты ничего