И взоры всех троих обратились на колокольню, которая возвышалась над всеми прочими постройками в монастыре. Еще через десять минут Рокотов стоял на самом верху колокольни под главным колоколом и держал в руке черную коробку с выдвинутой телескопической антенной. От коробки шли провода к мощному аккумулятору. Все это оборудование было хитрым образом спрятано над самой звонницей.

Такого аккумулятора хватит для того, чтобы радиомаяк работал дней десять, —

пояснил Рокотов. — Судя по показаниям индикаторов, его мощность выработана наполовину. Следовательно, уже дней пять, как кто‑то знает, где находится икона Софийской Божией матери.

Константин собрался было выключить маяк, но настоятель остановил его.

Не надо, — в его голосе прозвучала угроза. — Пусть приходят. Встретим по–русски. А сейчас, брат Михаил, — настоятель обратился к монаху — призови ко мне брата Иеремию.

Когда брат Михаил ушел, настоятель пояснил:

Ключи от колокольни — только у меня и у нашего звонаря, брата Иеремии.

Кстати, спрячь‑ка пока все эти радиоштуки, чтобы его предательский глаз не

увидел прежде времени. Да–а-а, чувствовал я что‑то недоброе в его глазах…

Когда брат Иеремия — плотного сложения малый лет тридцати, с бегающими глазками — пришел, отец настоятель спокойно приказал:

Поднимись‑ка, брат Иеремия, на раскат да посмотри, не едет ли кто к нам с юга.

Брат Иеремия, нервно подергивая плечами, поднялся по деревянной лестнице, поднял квадратный деревянный люк и оказался на крыше колокольни. Отец настоятель с неожиданной для его возраста резвостью вскарабкался по лестнице, захлопнул люк и задвинул засов.

Брат Иеремия забарабанил в люк:

Отец мой, в чем дело? Или я провинился в чем?

Ты о том сам подумай, — предложил брату Иеремии отец настоятелью. — А мы

с посланцем должны идти трапезничать.

Обратившись к Рокотову, отец настоятель поинтересовался, нисколько не обращая внимания на отчаянные мольбы брата Иеремии:

Ведь не откажешься же ты разделить с нами трапезу нашу скудную?

А как же он? — Рокотов ткнул пальцем вверх. — Там ведь скользко, да и места

мало…

Забудь о нем, — посоветовал отец настоятель. — День посидит, помучается да

помолится. А ночью будут дождь и ветер — Божьи судьи. Они и приговорят нечестивца, и приговор исполнят.

Поутру изуродованный при падении с большой высоты труп брата Иеремии был подобран монахами под колокольней и переброшен через стену. Не пропито и часа, как его утащили в лес неразборчивые в еде и вечно голодные северные волки.

Отбирая своих будущих соратников по прибытии в Багдад, Лайн посоветовался с полковником военной разведки Томасом Паппасом, командиром двести пятой бригады военной разведки и одновременно командующем пересыльной базой тюрьмы Абу–Грейб. И пересыльную базу и саму тюрьму охранял триста двадцатый батальон военной полиции, но с заключенными работали люди из военной разведки.

На первое инструктивное собрание Лайн пригласил отобранных им парней и девчонок из военной разведки, а также несколько особо рекомендованных ему командиром — подполковником Джерри Филлбаумом.

Всего перед Лайном сидело человек двадцать с небольшим, явно заинтригованных туманным сообщением о том, что им будет поручено некое спецзадание. В данной ситуации Роджер не видел смысла в долгих предисловиях и, не мешкая, взял быка за рога:

— Я, ребята, старый солдат и, поверьте, понюхал пороху, когда ваши родители еще под стол пешком ходили. Вам‑то, наверное, втолковали, что это за штука — политкорректность, а вот я со своими старыми мозгами до сих пор не разобрался и потому скажу вам прямо: ниггер есть ниггер, даже если он служит в армии США.

В аудитории раздались одобрительные смешки. Расчет Лайна оказался верен. Несмотря на то что добрая треть армии США состояла из темнокожих, а некоторые в них дослуживались и до высоких чинов, белые солдаты, особенно из южных штатов, традиционно презирали негров, считая их людьми второго сорта, и старались избегать общения с ними.

Расположив к себе аудиторию, Лайн продолжал:

А арабы? Те еще хуже ниггеров. Ниггер простодушен. Ему бы пива попить,

попеть да поплясать. Араб же хитер и коварен. Стоит тебе зазеваться, как тебе крышка. Поэтому с ними надо действовать по правилам, которым следуют ребята из секретного спецназа: «Хватай, кого надо, и делай, что хочешь».

Но ведь пленных пытать не положено! Есть какое‑то международное

соглашение, — раздался из задних рядов чей‑то неуверенный голос.

Те, с кем нам придется иметь дело, не пленные, а террористы, — строго заявил

Лайн, — так что сами понимаете… Необходимую информацию будем добывать всеми возможными и невозможными методами. Запомните, в секции тюрьмы 1–В содержатся наиболее опасные заключенные.

Первым в списке тех, кого Лайн намеревался допросить лично значился ученый–химик Мухаммед аль–Измирли, учившийся в Советском Союзе. Сопровождали Лайна сержант Джавал Дэвис и старший сержант Айвен Фредерик, которых перед допросом Лайн тщательно проинструктировал.

Химик, мужчина лет пятидесяти, среднего роста, с тонким, интеллигентным лицом, сидел в одиночной камере. При виде вошедших он медленно поднялся с койки.

Вы учились в Москве, господин Измирли, в Университете имени Патриса

Лумумбы, — скорее утверждая, нежели спрашивая, произнес Лайн.

Нет, я учился в МГУ, — на беглом английском ответил араб.

Русские вас многому научили, — в тоне Лайна явственно прозвучал сарказм.

Очень многому, — охотно согласился аль–Измирли, — я очень им благодарен.

Они научили вас пить водку стаканами и делать химическое оружие? —

продолжал иронизировать Лайн.

Как правоверный мусульманин, я не употребляю алкоголь, — все тем же

ровным тоном ответил заключенный, — а к оружию, в том числе химическому, отношения не имею. Моя специальность — полимеры.

Ложь! — повысил голос до крика Лайн. — Где находится тот секретный завод,

где вы работали? Где хранятся ядовитые вещества, которые вы изготовили?

Никаких ядовитых веществ на территории Ирака нет! Это установили

инспекторы ООН, — пролепетал аль–Измирли: он, очевидно, испугался.

Лайн, не говоря ни слова, слегка мотнул головой. Фредерик нанес арабу точный и мощный удар в челюсть. Тот упал на пол и потерял сознание.

Продолжайте, — бросил Лайн, выходя из камеры. Он не любил зря терять